Лада Лузина: Диагноз: любовь

— Подруга называется! — завелась она снова, постепенно набирая обороты и переходя на угрожающий вопль. — Как ты можешь отбивать у меня мужа?! Я так тебе верила…

— Зато ты совершенно не верила в меня! — срезала я ее на взлете. — А это тоже не по–товарищески.

— Ах, я так несчастна! — простонала она. И тут же обиженно заткнула себе рот сигаретой, сообразив: сообщать такое сопернице было лишним.

— Знаю, — немедленно поддержала я ее. — Тебе надоела работа. Ты не получаешь от нее ни удовольствия, ни самореализации, только какие–то паршивые тысячу долларов в месяц. Так что вообще не понятно, ради чего ты все это делаешь. И плюс ко всему: никакой личной жизни. Тоска смертная.

— Благодаря тебе у меня уже целую неделю очень бурная личная жизнь, — злобно процедила Инга. — Спасибо, подруга, удружила!

— Рада, что, наконец, оценила мой поступок. А то последнее время мне уже стало казаться, будто ты ко мне плохо относишься. Ведь у тебя нет для этого никаких причин. Ты ж все равно не любишь своего мужа…

— Я не люблю своего мужа?! — завопила она. — Кто тебе такое сказал?! Он?

— Ты! Для тебя что муж, что шкаф — без разницы. Есть себе и есть. Сидит дома, работает, по сторонам не смотрит. Тоска и рутина.

— Да это вообще не твое дело: люблю я его или нет!

— Если не мое, чего ты со мной на эту тему разговариваешь, а если мое — отвечай на вопрос. Любишь?

Несколько секунд подруга невменяемо смотрела на меня. Ей очень хотелось быть со мной злой и грозной. Но слезы уже текли по щекам, предательски смывая с него воинственную маску.

— Что мы тут с тобой на ромашке гадаем? — дожала я. — Если не любишь, я забираю его себе. Он согласен. А если любишь…

— О Боже… Какая же ты гадина… — слабо пискнула Инга. И заплакала в голос, как плакала уже тысячу раз в своей жизни, сидя у меня на кухне. (Вероятно, сказалась сила привычки.)

— Конечно, люблю… И всегда любила… Я только его и любила всегда… У–у–у…

— Слава Богу, вспомнила, — резюмировала я победно.

Крыс спрыгнул с холодильника и снова вскарабкался на мою белоснежную макушку. Последнее время это было его любимое место. Оказалось, даже крысы, и те предпочитают блондинок. Впрочем, может, он просто надеялся свить там гнездышко.

— Ну а если любишь, то в чем проблема? — небрежно бросила я, почесывая Веронике пузико.

— Пи… — поддакнул Вероника. (Он был очень разговорчивый.)

— Как в чем? — хныкнула Инга. — Вася ж мне никогда–никогда не изменял, а теперь регулярно бегает к тебе и врет мне прямо в глаза, что между вами ничего нет. У–у–у-у–у–у-у!..

— Зря воешь. Он говорит правду!

Плач прервался.

Если бы я была скульптором, то могла бы сейчас ваять с Инги монумент под названием «Немое изумление в особо крупных размерах».

— Что–что?

— Ничего. Я ни–ког–да не спала с твоим мужем. Между нами ни–че–го не было. Я специально бросилась ему на шею на глазах у Марьи Ивановны, зная: она тут же наябедничает тебе. А потом неделю не открывала дверь, чтобы ничего не опровергать.

— Но он же к тебе в гости приходил, по балкону лазил… — ошарашенно напомнила она.

— Да. Приходил. И на коленях умолял меня подтвердить тебе, что у нас ничего нет. А на балкон мой залез, чтобы отдать мне Веронику. Ты ж грозилась выбросить его крысу с восьмого этажа. Сказал: «Она в таком состоянии, с нее станется…»

— Значит, — неуверенно выговорила Инга, — ты все это инсценировала?

— От первого до последнего акта! — гордо подытожила я.

— А–а–а!

Подруга вскочила со стула с неприкрытым намерением вцепиться мне в патлы. Я резко схватила ее за запястья и силой усадила обратно. В результате в мои волосы вцепилась не она, а Вероника. При этом крыс страшно визжал. Верно, матюкал наши бабские страсти.

— Сумасшедшая! — Инга недвусмысленно покрутила пальцем у виска. — Признайся, ты все сейчас выдумала, чтоб меня успокоить? Иначе, какой тебе в этом смысл?

— Самый прямой. Чтоб тебя успокоить. Ведь, признайся, ты сейчас практически счастлива?

Инга честно покопалась в себе минуты три и, наконец, согласно кивнула.

— Практически. Просто камень с души упал…

Во всяком случае на ее лице не осталось и намека ни на муки разъяренного Отелло, ни на предшествующую им тоску юного Вертера. Скорее уж она напоминала кипящую кастрюльку, под которой только что выключили огонь, но она все еще пыхтит и дуется по инерции.

— …Мне казалось, если он уйдет к тебе, я просто умру. Фу-у… Напугала. Дура! Знаешь, кто ты после этого?