Олег Губанов - Личное оружие

— Я конченый, — как-то сказал он мне. — Еще чуть-чуть — и все. Про таких и поговорка есть: если к сорока годам не богат, не здоров и не умен — не бывать таковым!

— Бросил бы пить, так все и образуется, — посоветовал я.

— Да это бы можно, да куда деть душу, черепок с мыслями, ненависть? Ты не возьмешь себе, советчик? Куда уж, вон как слюни-то распустил перед первой попавшейся бабой! А я тебе говорю: змея она, как все, не смотри, что красиво извивается, боись, как ужалит и к другому уползет. Я их всех насквозь вижу, всем башку бы оторвал, а вы сюсюкаете, пресмыкаетесь, гордости не имеете. Пользоваться пользуйся, но к душе своей не подпускай и на пушечный выстрел! Всю жизнь испоганит, всю кровь отравит.

Тяжелый случай. Я не знаю, как мне тут быть с Тимохой, что ему говорить, а только понимаю, что согласиться, отмолчаться или сделать дурашливый вид — это все равно, что предательство совершить по отношению к Тимохе, к Люде, к себе да и ко многим еще, наверное.

И еще я думаю, что Лев Сенокосов сильно преувеличивал, когда пудрил мне мозги насчет любви и страха у людей, называл бригадников своих «волками, оторви да брось». По сути, ничего страшного нет в таких людях, как Бочонок, Комаров и другие: рассказывая о себе со всем откровением, они, наоборот, предстают беззащитными, достойными сожаления, а может, своей же правдой себя жалят, мучат, ища опасения в покаяниях, как сказал бы какой-нибудь поп. По-моему, страшнее другие, те, что о себе дурного не скажут, но заносчивы, презрительны и бесцеремонны. Это Рогов, Гамов и сам Сенокосов. Их что-то должно объединять, роднить и поддерживать, таких людей. Недаром выясняется, что, кроме этой троицы, в нашей части бригады никто больше года не работает. Кажется, еще Нина Петровна два года здесь да Тимофей Комаров. А вообще когда-то начинала смену мостов на этой дистанции пути бригада Кузи — Кузьмы Федоровича Виноградова. Однажды будто произошел несчастный случай — бригадира срочно заменили, им стал Сенокосов. Когда я начинаю расспрашивать о нем, люди вдруг наглухо замыкаются, у них такой недовольный вид, будто я покушаюсь на что-то их личное, интимное или неприятное для памяти.

Подпочвенные воды постоянно помаленьку просачивались в наш котлован и к соседям, конечно. Для сбора воды мы копали глубокие приямки, и утром перед началом работы Тимоха Комаров раскруткой тяжелого литого маховика запускал старинный громоздкий дизельный насос «Одижанец». Но углубились мы еще на пару метров, и приток воды увеличился так, что никакие приямки не спасали и насос крутился с утра до утра. Работать теперь приходилось в болотных сапогах, по колено в воде, осторожно вылавливая грунт лопатами, сцеживая воду, прежде чем выкинуть его из котлована. Мокрые рукавицу дубели на морозе, телогрейки становились колом, лица наши вечно были в густых разводьях грязи и пота.

Рогов злился, что работа у нас шла медленно. Мы и сами немало сконфузились, когда вдруг выявилось, что отстаем от виноградовского звена на добрые две недели. Однажды пришли, а в соседнем котловане поблескивает готовый ледяной каток — значит, накануне там не работали уже, воду не откачивали. Зато у нас почти сухо (Тимофей те дни и ночевал в бытовке), насос качает воду из приямка, устроенного на доброй четверти всей площади котлована. И открылась глазам вся наша работа — ужас: стенки «пузом», углы завалены, дно как в струпьях — в уступах и ямах, и копать еще не перекапать!

Целый день отбойными молотками мы выпрямлялись по отвесам, расширялись, выравнивались. Потом пошла работа на победу. Правда, соблюдать прежний роскошный приямок было некогда — опять хлюпались в воде по всей площади котлована, но уже не спотыкались и не оступались в ямы, и, кажется, сквозь мутную воду каждому виделась близкая желанная «отметка»!

И вот настал день, когда мастер Рогов с утра стал соваться с длинной рейкой в котлован, понужал:

— Скорей, мать вашу так! Это вам не водку жрать! На сегодня я вызвал представителя дорнадзора: сдадим котлован — приступим к бетонированию.

А работа почему-то не убыстрялась, мне показалось, что даже замедлилась. Наверное, и сам Рогов заметил, плюнул на нас сверху, обложил трехэтажным матом, выгнал из котлована всех, кроме меня, Бочонка, Кустова и Гамова. Последнему приказал кратко:

— Темни, раз работать не научился. Сорок кривых, а не бригада! Я не намерен перед приемщиком краснеть. И смотри, чтоб было в ажуре, не то башку сверну!.