Таир Али - Ибишев

А небо в тот день действительно было удивительным.

Глубокое, торжественное, словно прошитое тонкими золотыми нитями, оно, как и все вокруг, отмечено очевидной печатью рождения божества, рождения, которое должно произойти с минуты на минуту. И едва уловимый аромат ладана и мирта разлит в неподвижном воздухе, и широкие листья кривых смокв–инжирников вдоль всей дороги на пляж покрываются липкой патокой, и море постепенно становится густым и тяжелым, словно сливки, и неумолимая Судьба Ибишева — хрупкая женщина с головой птицы Ибис — одиноко стоит на вершине скалы, сложив перепончатые руки–крылья и с жалостью смотрит на своего раба…Она знает все, что будет с ним дальше.

Ибишев подставляет солнцу свои острые лопатки. Он надеется, что жгучий ультрафиолет избавит его от россыпей прыщей на коже.

Постепенно становится жарко. Вязкая дремотная истома медленно разливается по всему телу Ибишева, вызывая приятную дрожь. Он сидит, обхватив руками колени, и лениво наблюдает за горбатым черным жуком–песчаником, вслепую семенящим по поверхности песка. За жуком тянутся аккуратные следы, похожие на след тракторных гусениц. Глаза Ибишева слипаются и, совершенно разомлев под солнечными лучами, он погружается в оцепенение. И уже почти засыпая, он с удивлением замечает, что все вокруг него вдруг наполняется каким–то необычным трепетным движением, и откуда–то прямо с небес на лицо его начинает дуть струя теплого воздуха, буквально пропитанного ароматом мирта, и море, стоявшее до того неподвижно, оживает и вспыхивает, словно расплавленное серебро…

Она явилась из пышной морской пены в шлейфе хрустальных брызг, сверкающих на солнце. Медленно, словно во сне, она вышла на берег — золотистая от загара, ослепительная, с черными волосами, рассыпавшимися по плечам вьющимися ручейками, и обратившемуся в соляной столб Ибишеву показалось, что она не идет, а легко плывет по воздуху, не касаясь ногами земли, удивительная мраморная богиня, Анадиомена, свежерожденная из вороха морской пены с листочком салатовой ламинарии, прилипшим к вздернутой груди.

Купальника на ней не было.

В голове Ибишева словно марширует рота солдат. Он знает, что должен отвернуться, но мышцы, сведенные судорогой, не слушаются его. И как тогда, перед зеркалом, рот его наполнился вязкой слюной, которую он не может ни сглотнуть, ни выплюнуть.

Она убрала с лица пряди мокрых волос и улыбнулась. И на лице ее не было ни страха, ни смущения (пеннорожденные богини во все времена находятся под особой протекцией и они прекрасно знают, что никто не может причинить им вреда).

Она подходит к большому нависающему валуну, чуть выдвинутому в море, и достает из–под него целлофановый кулек. Вытряхнув из него белое марлевое платье, она легко и быстро натягивает его прямо на мокрое тело.

— Ты местный или приезжий? — Мраморная богиня, облепленная влажной марлевой тканью, стоит прямо перед ним, и в глазах ее отражается бледное лицо Ибишева. — Я тебя раньше не видела. И давно ты здесь сидишь и подсматриваешь за мной?

Он молчит, опустив сутулые прыщавые плечи, молчит оглушенный и раздавленный видением ее тела, ее наготы, ее бесстыдства. И сердце его болит и мучается, и под ее пристальным взглядом он еще больше ощущает свое сходство с несчастным жуком–песчаником, вслепую ползущим по песку, и ему хочется исчезнуть, раствориться в воздухе и забыть навсегда то, что он видел. Ибишев опускает глаза. Комок горечи во рту и в горле стремительно разрастается.

Она машет ему на прощание рукой и растворяется в солнечном мареве, словно в золотистом тумане.

5.

Конечно же, она не родилась из морской пены. Это только для Ибишева все представили именно таким образом, в известном смысле, даже переусердствовав в желании как можно сильнее поразить воображение несчастного студента. Ему вполне хватило бы и половины того, что он увидел! Но не нам судить об этом.

…Двадцать лет бесплодного супружества. Двадцать лет бесконечных визитов по врачам и лечения во всевозможных клиниках от Баку до Москвы. Двадцать лет тоскливого ожидания, безвременно состаривших почтенного Ахада Касумбекова, преподавателя математики в городской школе № 1, и его супругу, невзрачную худенькую женщину с удивительно красивыми глазами.

Почтенный Ахад Касумбеков, несмотря на тогдашнее настроение умов и математический склад собственного ума, был человеком глубоко верующим. В мечеть он не ходил, опасаясь лишиться работы, но дома читал Коран в переводе Крачковского, воздерживался от спиртного и свинины и верил, как сказано в писании, что все в мире существует согласно порядку и плану, и что Аллах справедлив. И потому прибегать к услугам тайных гадалок и ведунов считал делом богопротивным и противоестественным.