Таир Али - Ибишев

И вот теперь, словно золотая птица Симург из горстки пепла…

3.

Когда Пашаев закончил, в серое небо опять вознеслось многократное «Свобода». И опять были подняты твердо сжатые кулаки.

Продолжает моросить дождь. Мелкие холодные капли падают на разгоряченные лица и высыхают без следа. Два часа пополудни. На трибуну–парапет один за другим взбираются ораторы. Они обращаются к толпе, и у многих голоса сорваны от волнения и криков. Никто не собирается расходиться. Революция все еще в опасности. Люди прижимаются плечами друг к другу. Возрожденная из пепла священная птица предвещает им победу.

Все стало окончательно ясно лишь ближе к вечеру, когда на помощь восставшим прибыли два забрызганных свежей грязью автобуса со столичными активистами ФНС. Расписанные синими восьмигранными звездами, с мегафонами, сквозь которые хрипло рвалась торжественная мелодия нового национального гимна, они под гром оваций медленно въехали прямо в центр площади. Карбонариев из столицы на плечах донесли до трибуны–парапета. Началось братание. Люди в черных пальто — бакинские и местные — обнимались и, взявшись за руки, пели слова гимна.

Митинг продолжался до темноты. Но фонари в тот день так и не зажглись. Не зажегся свет и в домах. Электричество отключили по всему городу. На площади появились ручные фонарики. Разожгли костры, и огонь придал всему происходящему особую зловещую торжественность. Приблизительно в восемь часов вечера на месте был сформирован Временный Исполнительный Комитет из двадцати человек во главе с Пашаевым, взявший на себя всю полноту власти в Денизли. После этого, общими усилиями, были взломаны двери мэрии, и люди в черных пальто, словно бесноватые призраки, рассеялись по ее бесконечным коридорам и лестничным пролетам. Уродливое каменное здание, выстроенное еще в начале 30‑х годов, за несколько минут погрузилось в беспросветный хаос.

В кромешной темноте, роняя фонарики, натыкаясь на стены и мебель, путаясь в переходах и теряя друг друга, они врывались в запертые кабинеты, переворачивали столы и тяжелые несгораемые шкафы, до отказа набитые пыльными папками. И на заляпанные грязью ковровые дорожки стопками падали никому не нужные архивные бумаги, многие с отвратительными трупными разводами плесени. Все эти отчеты, рапорты, справки, выписки, подшивки, бюллетени, бухгалтерские книги, инструкции по идеологическому контролю, а заодно и книги покойных вождей, бутылочки с засохшим канцелярским клеем, скоросшиватели, дыроколы, проржавевшие скрепки, кнопки всевозможных форм и размеров, кипятильники, жестяные и стеклянные баночки с остатками чая и сахарного песка, противотараканьи аэрозоли, горшки с мертвыми фикусами, настенные календари, графины… — короче говоря, весь многочисленный затхлый инвентарь погибшей безвозвратно страны и эпохи.

И еще долго в запотевших окнах мэрии с дрожащими на них желто–оранжевыми отблесками костров суетливо двигались тусклые лучи фонариков.

Дождь почти прекратился. Неподвижный воздух наэлектризован до предела. Отчетливо и ярко слышен каждый звук. Люди кучками стоят у костров. Говорят. Поют. Смеются. Искры с треском уносятся в непроницаемое небо и бесследно тают в густой темноте. В здании мэрии с ужасающим грохотом и треском падает мебель. Несколько женщин разносят горячий чай в термосах и больших чайниках. Какой–то старичок в высокой бараньей шапке нараспев читает свежесочиненные стихи. Праздник продолжается. Призрак чудесной птицы все еще витает над площадью. И, завороженные его пленительным образом, люди вокруг костров не замечают, как неподвижный воздух, фосфоресцирующий прозрачным голубым светом от разлитого в нем колючего электричества, вдруг приходит в движение, становится упругим и плотным, и через мгновение с небес срывается бешеный ветер. Захлебываясь от воя, сбивая пламя костров и вырывая флаги из оцепеневших рук, он проносится над площадью, распахивает двери разгромленной мэрии и наполняет его невообразимым свистом и гулом.

Под яростным напором ветра одновременно в нескольких местах лопаются стекла.

И, словно окончательно обезумев, люди на площади начинают восторженно приветствовать сотни, тысячи, миллионы бумажных листов, вылетающие, словно птицы, из разбитых окон и сиротливо несущиеся во все стороны. Задрав головы вверх, они смеются и радостно машут руками фантастическому бумажному снегу, идущему над Денизли. И пьянеют от немыслимой свободы. И ветер вместе с летящими листами разносит их голоса по всему городу.