Таир Али - Идрис-Мореход

Между вдохом и выдохом.

Отражение зловещих ангелов в большом зеркале на дверце шкафа поплыло, исказилось. С треском лопнули оконные стекла. Захлебываясь дымом, Идрис Халил попятился назад, а затем, обернувшись, бросился бежать по коридору. Гудящий огонь тотчас потянулся за ним следом.

Беглецы вышли через заднюю калитку в переулок, оставив за собой заколдованный сад и деревянный дом, который на шквальном ветру уже полыхал как факел.

«…ангелы — они бьют их по лицу и по спинам: «Вкусите наказание пожара!»

Пылающие головешки с шипением сыпались на мокрый газон. К дому отовсюду бежали люди, кричали, бестолково суетились, мешая друг другу, а огонь продолжал рваться искрами в небо и, многократно отраженный в грохочущих волнах, выплескивался на набережную.

Кто–то тащил ведрами воду, кто–то пытался сбить пламя лопатами и песком. Появились пожарные с лестницами. Но все было тщетно. И вскоре сад, и особняк Хайдара–эфенди превратились в один огромный костер.

Боялись, что огонь может переброситься на соседние дома, но удивительным образом этого не случилось.

Тем временем на Идриса Халила и мадам Стамбулиа опускается спасительная темнота.

Темнота укрыла их настолько тщательно, что даже я, идущий, как привязанный, по пятам за Идрисом Халилом, вынужден довольствоваться лишь отголосками их странного романтического путешествия. Опустившись плотным занавесом, она прячет их следы, помогая им затеряться где–то в запутанных лабиринтах обезумевшей Эпохи.

Власти, как обычно, озабоченные гораздо более насущными проблемами, не стали слишком тщательно разбираться в обстоятельствах случившегося. Уже на следующий день в вечерних выпусках газет появились краткие сообщения об ужасном пожаре в одном из особняков Арнавуткейа, в котором, судя по всему, погибли все жильцы дома. Причину пожара приписали неосторожности.

Но беглецов все–таки разыскивали. Не полиция. Правая рука покойного Хайдара–эфенди — великан Осман, вскоре вернувшийся из Эдирне, куда он ездил с какими–то поручениями хозяина, назначил награду за их поимку.

До самого горизонта стелется дорожная пыль.

Вначале Константинополь с его нагромождением улиц, доживающий свои последние дни в качестве столицы великой Империи. Затем мятежная Смирна и маленькие белые городки на побережье, Бурса в окружение огромных сосен, пышущая жаром Александрия (Искендерун), Кония, затем резкий зигзаг к западной границе, сразу за которой начинается война.

И вновь Константинополь.

Пять месяцев.

Пять месяцев железнодорожных вагонов, разбитых дорог, фаэтонов, постоялых дворов, провинциальных караван–сараев, тихих рыбацких поселков и обезлюдевших городов. Пять месяцев любви и, увы, бесконечного страха.

Они скитались по осажденной Анатолии, все время чувствуя за спиной топот погони. Денег в саквояже было предостаточно, и деньги помогали им быстро передвигаться по полуострову с места на место, все время на шаг или два опережая своих преследователей. Многочисленные люди Хайдара–эфенди, ведомые Османом, искали их по всем портам, на всех вокзалах и станциях. И хотя с каждой неделей людей этих становилось чуть меньше, потому что большое паучье царство хозяина, легальное и нелегальное, уже было поделено и растащено, беглецам все равно не было покоя.

Осиротевший Осман ищет не деньги. Словно цепной пес, он продолжает идти по их следу, чтобы отомстить за честь хозяина.

Идрис Халил отпустил окладистую бородку. Мадам путешествовала под темной вуалью и зонтом.

В Синопе они заплатили контрабандистам, чтобы те доставили их морем до Трапезунда, занятого в то время русскими, и едва не были схвачены. Высокий иностранец, говорящий с отдаленным южным акцентом, и женщина–гречанка едва ли могут остаться незамеченными.

Две спокойные недели в греческой Смирне — в просторном доме среди лиловых смокв. Опять тихие вечера в маленьком саду под рокот весеннего моря. Мальчишка из бакалейной лавки приносил им молоко, свежий хлеб и фрукты.

Единственное напоминание о прошлом — беспокойный призрак Хайдара–эфенди, повсюду скитающийся вместе с ними. Чаще всего он являлся мадам.

Странная супружеская пара прибыла налегке, не считая саквояжа и, кажется, одного чемодана. Заплатили за месяц вперед, но через две недели второпях уехали из города, бросив в доме часть вещей.

И снова дороги: на Восток, на Запад, на Юг или Север. Но все они неизбежно ведут обратно, в Город Царей. Там их и застал май 1916 года.