Таир Али - Идрис-Мореход

Вокруг все больше пустырей и покосившихся деревянных сараев, не обнесенных оградой. Конюшни. Проехали лесопилку, где под навесом у стены были сложены штабелем доски. Дорога то сужается, то расползается вширь. За обочиной слева уже потянулись распаханные наделы, оливковые плантации и одинокие крестьянские мазанки.

Далеко позади, в зеркале заднего обзора остались острые минареты, нацеленные в небо.

Деревенские усадьбы встречали их отчаянным лаем собак. А они все ехали и ехали, пока, наконец, дорога не завела их под высокие сосны на самой вершине холма, нависшего над морем.

Осман заглушил мотор.

Ошеломленный ночной гонкой, Идрис–мореход жадно вдыхает прохладный воздух, густо пахнущий хвоей, и еще морем, незримое присутствие которого угадывается по отдаленному гулу прибоя. Слегка пошатываясь, он выходит из машины, потягивается, делает несколько шагов по твердой земле, с удовольствием чувствуя, как под ногами хрустят сосновые иголки.

Тоненький месяц переместился справа налево.

Зачем они здесь?

— Что дальше, Осман?

Он обернулся к машине, и вдруг, парализованный мгновенным страхом, увидел два огромных силуэта, которые опускались медленно сверху, заслоняя крыльями звезды.

Парные ангелы! Неразлучные Харут и Марут! Божественные стервятники, сопровождающие души…

Бесшумно сложив крылья, они встали на крыше автомобиля. Замерли.

Бедный дедушка!

Одинокий мореход, изгнанный за предательство из рукотворного рая — не могу даже представить себе весь его страх и отчаяние в эту самую минуту! Вот он стоит, не мигая уставившись на жутких предвестников смерти, и думает о том, что, оказывается, единственной целью этой сумбурной ночной езды по разветвляющемуся лабиринту чужих улиц было возмездие за грех прелюбодейства, и здесь, на самом краю воюющего мира, среди парящих сосен, должно оборваться его удивительное путешествие, начатое со старого Сабунчинского вокзала. Внезапная любовь к мадам Стамбулиа да ворох листов недописанной поэмы — и то и другое, одинаково призрачное, нематериальное, наполовину составленное из снов и фантазий — вот и весь его багаж. А где–то там, в горькой дымке войны и тумана сгинули отчий дом, и братья, и пекарня, и шумный город, и его alter ego — вздорный Мухаммед Хади.

В тщетной надежде прогнать ужасное видение, Идрис–мореход закрывает глаза и трижды про себя произносит «Бисмиллах». Но парные ангелы не исчезают. Они все так же продолжают стоять на крыше автомобиля в ожидании добычи. Лишь с моря поднимается влажный бриз, проносится по кронам сосен, перебирая их, будто струны, и они оживают, наполняясь грустным поскрипыванием и свистом.

Дедушка достает из кармана коробку папирос, пытается закурить, но спички, одна за другой, ломаются и гаснут в его дрожащих пальцах. А когда рыжий уголек на кончике папиросы, наконец, разгорается, горький вкус табака, кажется, лишь усиливает страх, делая его еще более отчетливым.

Прозрачный свет молодого месяца заметно мутнеет, окурок, подхваченный порывом ветра, катится по земле. Время почти вышло, однако древнее правило: Мореход не может погибнуть ни в одном из своих путешествий — все еще живо!..

— Что ты стоишь?! Помоги!..

Харут и Марут встрепенулись на крыше автомобиля.

Он увидел в машине мужчину, лежащего под задним сидением.

— Надо похоронить его! — Сказал Осман, ухватив мертвеца за руки. — Там, в багажнике, две лопаты…

Они выволокли тело и уложили на землю, на теплые сосновые иглы. Начали копать. Земля была твердой, неподатливой, лопата то и дело натыкалась на узловатые корни и камни, но это было уже неважно, как и то, что ладони Идриса Халила очень скоро покрылись волдырями, а пот насквозь пропитал рубашку. Чем глубже они погружались в землю, пьянея от ее пряного запаха, тем гуще становился свист ветра в кронах сосен.

Копали не меньше часа, пока глубина ямы не стала им по пояс.

— Кто он?

Ветер — жаркий, почти обжигающий, словно чье–то дыхание — остро пахнет горечью, пахнет дымом и пылью, напоминая Идрису Халилу о доме.

— А зачем тебе знать?…

В глазах великана сверкнули и погасли злобные огоньки:

— Он заслужил такую смерть!

Встав на колени, Осман ловко обыскал мертвеца. В кармане жилетки оказались кожаное портмоне, мундштук, да еще золотые часы на цепочке. Пересчитав деньги, он предложил Идрису Халилу одну треть, но тот суеверно отказался.