Павел Мухортов - Повести и рассказы

Далее Геннадий развил мысль о будущей семейной жизни, о долголетии и закончил тем, что осчастливил девушку. Выложив все, на что был способен, он остался доволен собой: «И цыганка вряд ли столько наговорит».

— Ха! У тебя талант оракула! — Как и предполагал Генка, Светлану это и в самом деле развеселило, но вопрос, заданный в следующее мгновение, застал Ткачука врасплох: — Гена, я красива?

Геннадий, не улыбаясь, проницательно посмотрел на нее: — Нет, но в тебе что–то есть такое, что гораздо сильнее красоты и во сто раз убийственнее ее…

Ткачук не сомневался в том, что говорил правду и по своей привычке не прятал глаз от взгляда собеседницы.

Светлана снова первой отвела взгляд, опустила голову.

— Я просто так спросила. Это финиш, мне почему–то кажется, что я тебя знаю очень давно. И вижу насквозь, что ли? Извини, тебе сейчас очень трудно, правда?

Генка не ответил, делая вид, что внимательно слушает и ему интересно то, о чем собирается поведать Светлана.

— Ты не можешь себя найти. Вообще не находишь себе места после того, что произошло, — Светлана говорила спокойным, ровным человека, знающего жизнь и уверенного в истинности высказываний.

— У тебя формируется характер, вернее ломается все наносное в нем, но может сломаться и все ценное, а утвердиться новое, худшее. И оттого, что победит, зависит будущее. Ты добрый по натуре, об этом говорят твои глаза, и совсем не испорчен. Это ясно, как божий день. Ты веришь в людей и не скрытен. И…

— Светлана, ты это говоришь, как в услугу за услугу? Тоже гадаешь на кофейной гуще чьей–то души? Честно говоря, не нужно, — прервал ее Ткачук и, чтобы уйти от опасного разговора, задал давно терзавший вопрос: — Лучше скажи, кто предложил позвонить мне? Хомяков? Точно?

— Считай, что я набрала первый попавшийся номер и… А, впрочем, когда–то я тебе уже говорила об этом. Да, это мне подсказал Хомяков. И если он еще жив, то с ним уже, надеюсь, ничего не случится.

Спокойствие Светланы поразило Геннадия. «Они учатся вместе наверное друзья, но как она может иметь товарища–подлеца, как Васька стал ей другом, если она отлично разбирается в людях? Или она досконально знает жизнь в свои молодые годы, или талантливо играет».

— Я, честно говоря, не сомневался, что ты не обманешь. Ты не из таких… Глаза… Знаешь, ты не переживай за меня, — Геннадий в отличие от Светланы говорил, постоянно сбиваясь, подыскивая нужные слова, — я нашел себя. Это точно! Мне предложили попытать счастья на журналистском поприще, буду поступать в университет…

Что говорить дальше Генка не знал, общего с девушкой не было, но чувствовал, что вообще сказал не то.

— Не то, не то, не то. Ты не понял меня. Ты не теряй себя, как человека, кабальеро! Тогда найдешь применение своим способностям.

Между ними струился холодок отчуждения. В тоне Светлане прорывались сердитые нотки.

— Дай мне свой адрес. Только не спрашивай зачем. — Она вытащила из сумки блокнот и авторучку, протянула ему. Ткачук с трудом накарябал координаты непослушными пальцами. Света выхватила блокнот и ручку и быстрыми шагами взбежала по лестнице подъезда, у которого они незаметно остановились. Закрывая дверь Светлана крикнула: — Эй, кабальеро! Я тебя найду или позвоню. А меня сможешь найти здесь. Пятая квартира, но не раньше, чем позвоню!

— Стой, Светлана! — крикнул Генка. Девушка остановилась в дверях. Генка приблизился. — Светлана, я замечаю за тобой, честно говоря, странную вещь: подчинять меня любому желанию. Теперь мне кажется, что не я искал с тобой встречи, как и было на самом деле, а ты каким–то образом навязываешь мне себя, — Ткачук замолчал, но рука, дергающая уголок куртки, и жестоко кусаемая нижняя губа, давали понять, что он хочет сказать еще что–то и подбирает слова.

— Может я не ясно говорю, но все же объясни мне, зачем ты ведешь себя так? Как будто я навеки обязан тебе.

Девушка загадочно улыбнулась: — Ха, во–первых, не я тебе навязалась, а ты. А во–вторых, может и выбрала себе очередную жертву? Как ты думаешь, кабальеро?

Звонкая пощечина оборвала ее речь. Девушка вздрогнула с тихим возгласом, ладонь легла на обожженное ударом лицо. Глаза широко раскрытые, смотрели на Генку.

Она исчезла за дверьми.

— Дартаньян никогда не бил женщин и лошадей! — долетел до нее возглас Ткачука.

Генка, резко развернувшись, сбежал по ступенькам, с отвращением и с какой–то гадливостью поглядел на правую руку и сунул в карман куртки, чтобы не видеть «этот предмет». Быстрыми шагами он удалился от дома, пытаясь разобраться куда забрел.