Павел Мухортов - Повести и рассказы

Ночью падал мокрый снег, засыпая протоптанные тропинки, цепляясь за ветки деревьев, прилипая к ним, и к утру тяжелым грузом пригнул стройные молодые елочки и березки, верхушки которых лежали на земле, образуя длинные прогалы из стволов, ветвей и снега. Полнейшая тишина. Редкая птица или белка стряхивала с кустов и деревьев снежные кружева. А с неба плавно кувыркались снежинки.

Осторожно ступая, поднимая ноги как можно выше, чтобы снег не забивался в ботинки, Геннадий пробирался по глухим в глубину парка аллеям.

«Еще полгода назад жизнь представлялась мне как на ладони. Расписанная программа на годы, а теперь? Но надо жить. И загвоздка не в армии, хотя, в принципе, я никто, постиг военную науку. Но что признаться толку в этих знаниях? Конечно, я могу рыть, починить проводку, очистить улицу от снега, какая глупость! Пригласили попробовать себя в газете… Но что я знаю в этой спокойной жизни? А ведь все отлично… Подам документы в университет на заочное отделение, буду работать», — Генка старался внести в логику своих размышлений успокоительный аспект, но почему–то густые краски брали верх. — Родионова попросила сделать материал на волнующую тему. Сколько тем было в войсках! Черт, я незаметно разделил мир на две сферы и упорно отдаю предпочтение одной, а другую отвергаю. Это максимализм. Две недели ничего не читал. Это минус мне. Надо кончать с жалким прозябанием. И вживаться в гражданскую жизнь. Все прекрасно! Бытие — удивительно!»

И от прорвавшейся радости он закричал: — Мир! Ты прекрасен! Этот вывод он сделал еще и потому, что устал от скучных мыслей, за последнее время неохотно отпускающих хозяина.

Образ Светланы все чаще сбивал его, назойливый — он не отпускал ни на шаг. Генка, изумившись, пытался прогнать думы о девушке, покончить с проблемами, но новая знакомая непроизвольно влезала в его рассуждения и влекла снова к тайне.

«Светлана, Светлана! Почему же ты не исчезаешь? Ворвалась нагловато в мою жизнь, наследила и вихрем умчалась. Ну и уходила бы насовсем. Зачем, честно говоря, эти приведения. Зачем эти тайны? Чем ты приворожила меня? Привязала? Я найду тебя. Сначала найду, а потом разгадаю… Не люблю делать два дела одновременно. Не успокоюсь, пока не увижу ее».

На этом ближайшие планы попросили точку. В голове возникали картины возможных встреч с девушкой, явственно звучал меж деревьев завязавшийся диалог. Но как только Генка подходил к вопросу о том, как найти Светлану, перед ним простиралась, разинув огромную пасть, бездна и пустота. Зацепиться было не за что.

«Но есть еще одна ниточка — кто–то из моих «доброжелателей». Но кто они? Если это Хомяков, то своей тайной не поделится, — и тут его нетвердый голос обозлился, и Геннадий сказал уже твердо, отчеканивая каждое слово: — Нет, поделится, я заставлю его. Надо искать Хомякова. А почему я не могу появиться у него? Что было — прошло. Воды утекло много. У Лены на могиле давно не был. Вот с ним и сходим».

Между деревьев показались силуэты несущихся машин, темные окна домов. Звуки бугрящего жизнью города подталкивали его вперед. Войдя в резонанс с его настроением, они укрепляли веру в правильности своих действий.

Отыскать дом и квартиру Хомякова не составило труда. В отменной памяти Геннадия, если не упоминать о письме, ничего не стиралось. К Василию он поднимался пешком, пользуясь временем для того, чтобы собраться с мыслями. Но так и не найдя, что скажет в первое мгновение встречи, отметил лишь, что изберет наступательную тактику. Ткачук упер указательный палец в кнопку звонка. Из–за двери донеслось пение электрических соловьев. Дверь никто не открывал. Генка позвонил еще раз и посмотрел на часы. Маленькая стрелка спускалась с вершины циферблата. «Еще в институте». И тут ему пришла идея ехать туда. И подсказал ее вновь мелькнувший образ Светланы. «Может и ее встречу», — подумал Генка.

Рейсовый автобус нудно тянулся по скользким улочкам: неповоротливо вылазил из потока юрких автомобилей и осторожно подползал к остановке. Затем также осторожно плыл в гулком течении дороги. Что–то успокоительное было в этом ровном движении. Генка, поначалу нервничавший от невыносимой медлительности, успокоился и почувствовал себя как когда–то в речном трамвайчике, подплывая к пристани в дождливую погоду, когда не хотели покидать сухого теплого места, приятно пахнущего подгоревшим маслом, бежать к ближайшему укрытию, чтобы до нитки промокшим бесполезно дрожать под навесом.