Михаил Однобибл - Очередь

Прохладнее других к возвращению Римы отнеслась дворничиха. «Явилась – не запылилась», – буркнула она в пространство. Слова ее выражали, уж конечно, не радость, а некое легкое удовлетворение, и не фактом возвращения Римы, а тем, что она не уронила себя окончательно во мнении служащей. Что же касается чудесного самовызволения из подвала, повлекшего грандиозные перемены, то это внутренние дела очереди, в такие мелочи штатные городские работники с высоты своего положения не могут и не хотят вникать. Но при всей чопорности служащих их замечания, даже мимолетные, изумительно точны: пыль в подвале действительно страшная, пропылит до кишок. Рима очень хорошо понимает, почему на учетчика нападают приступы кашля, она сама им подвержена. Ироничная реплика дворничихи заключала сдержанную похвалу помощнице за то, что она запылилась в подвале не до конца. А могла бы.

Рима стала местной достопримечательностью, приносящей второму подъезду учреждения Ко.5 ощутимые выгоды. Удивительный дар пролазки и открытые им новые небывалые возможности вызывали зависть других очередей и привлекали новичков, только что пришедших в город и раздумывающих, в какую очередь встать.

К сожалению, величайшие нововведения сохранить не удалось. Рима не сумела остаться всемогущей волшебницей очереди. По уговору с авторитетами она прекратила, с одной стороны, лить в подвал бесплатную воду, а с другой стороны, выносить из подвала и безвозмездно передавать уличникам служебные новости. Это нарушало складывающееся десятилетиями равновесие. Рима нажила бы слишком много врагов по обе стороны подвальной стены. Подвальщики радовались без ограничения льющейся воде и допьяна напивались ей. Но безвозмездно отдаваемых на поверхность новостей из кадровых высей им было жальче. Двор, в свою очередь, был недоволен тем, что терял полноту и многообразие картины творящегося в недрах учреждения: щедрая струя опущенного в подвал дворницкого шланга с утолением жажды подвальщиков устраняла необходимость делиться новостями с улицей, а Рима при всем старании не могла подслушать и понять столько, сколько весь подвал.

Постепенно очередь сжилась с новой ролью Римы. Свыклись все, кроме самой Римы и, как ни странно, подвальных стен. Надо стать челночницей, чтобы почувствовать, что оконные скважины могут вести себя как живые! Уверенности в своих силах Рима так и не почувствовала. Не раз цокольные окна не впускали ее в подвал или не выпускали обратно. Не раз, отступая от окна после обидного поражения, девушка думала, что навсегда утратила свой случайный дар. В такую минуту она не могла понять, оплакивать в душе потерю или радоваться. Однажды проникнув в проем, она оказалась обречена на вечную борьбу с этими зияющими глазницами. Случалось, она их застигала врасплох: шла мимо вроде бы без всякой цели и вдруг ныряла внутрь или наружу.

Про подвальщиков недаром сложена едкая и меткая поговорка: в цоколе все немного цокнутые. Но если таковы очередники, которые попадают в подвал лишь на время, то в отношении самого цоколя это замечание справедливо вдвойне. Уже четверть века он держит махину кадрового учреждения. Пять этажей, шесть подъездов, девяносто отделов. Пусть некоторые служащие ведут прием ни шатко, ни валко, отсиживают рабочие часы, но в большинстве кабинетов кипит вулканическая деятельность. Изнурительные собеседования с соискателями, бурные совещания и мрачные уединенные размышления кадровиков отливаются в страшную тяжесть окончательных решений. От такого груза ответственности жесткие прямоугольные бойницы проемов чуть-чуть округляются. Выпучив глаза, как тяжелоатлет, цоколь всецело поглощен тем, чтобы удерживать над собой здание вместе с кипящим котлом страстей внутри. Конечно, Рима не знает, когда наступают моменты тяжелейшего напряжения, но если в такую секунду по счастливой случайности ныряет в амбразуру окна, оно ее пропускает. В этот миг цоколю не до нее. С течением времени у Римы все сильнее ощущение, что цоколь живой, что он дышит.

В этом месте учетчик не вытерпел и перебил рассказ возражениями. Железобетонные плиты не резиновые, поэтому про цокнутость подвала Рима, конечно, сочиняет. Хрупкая девушка не страдала бы такой мнительностью, следствием нервного перенапряжения, уйди она из очереди сразу и навсегда в тот день, когда впервые ускользнула через подвальное окно на улицу. Зачем было возвращаться?

Рима кивнула: именно так поначалу она и думала поступить. Она танцевала, пьяно шатаясь от слабости, кружилась с падающими листьями, бросала их вверх, подставляла лицо легким прикосновениям. Потом упала на ворох листвы, раскинула руки и жадно глядела в небо, не заслоненное подвальным перекрытием. Но когда восторг поулегся, на первый план выступили другие резоны.