Михаил Однобибл - Очередь

Они помолчали. Учетчику низкий затхлый подвал не казался просторным и величественным. Секретарь заботливо снял нагар со свечи, при ровном горении она медленнее оплывала.

«Погоди! – сказал учетчик, прикрывая глаза, у него кружилась голова, но сейчас он не мог уступить болезни и слабости. – Давай поговорим начистоту. Чем дальше ты знакомишь меня с порядками очереди, тем безнадежнее разделяющая нас пропасть. Причины и цели ваших поступков, смысл слов, которые вы говорите, совершенно мне недоступны. Казавшееся привычным перестает быть понятным в общении с очередью. То, чем вы дорожите, в моем представлении не стоит выеденного яйца. Вы же, со своей стороны, не придаете значения тому, что ценю я. Возьмем для примера часы. Вот они на моей руке. Водонепроницаемые, со светящимися стрелками, за городом они представляют серьезную ценность. Окажись я там во власти чужаков, они отняли бы их силой, что вызвало бы у меня злость, желание отомстить, вернуть часы, но только не удивление. За городом я понятен врагам, враги понятны мне. В городе же, пока я лежал без сознания на улице, затем в подвале, любой желающий мог легко снять часы. Однако никто не позарился. Более того, как я теперь начинаю подозревать, очередь не только часы, само время мало волнует. А мой вещмешок с инструментом, который я собирал годами, без которого в загородной бригаде я ноль, вы без тени сомнения, не заглянув внутрь, утопили в реке. Мою одежду бросили на берегу, ее смыл паводок. Сейчас у меня не осталось за душой ничего, кроме разговора с шофером. Да какой там разговор! Один незамысловатый ответ на незамысловатый вопрос. По мне это ничтожная мелочь, она и в памяти удержалась потому, что забываться нечему. Кажется, отчего бы не поделиться ей с очередью? Но тут я сам себе думаю: стоп, ведь пустяк это с моей колокольни. А с точки зрения города, не знаю что, но что-то важное, раз вы все, стоящие в очереди и над ней, так пристально этим интересуетесь. Интерес я почувствовал еще в проклятый день 8 апреля, когда меня хватали и волокли на допросы, как старый глиняный кувшин, который берегут исключительно для того, чтобы не пролилось его драгоценное содержимое. И вот теперь ты предлагаешь мне передать тебе разговор с шофером и лишиться единственного залога безопасности. Мне понятно, что он сказал, но я не знаю, как его слово отзовется в очереди. Облегчит это свидетельское показание мое положение или сделает его окончательно невыносимым? Не станет ли оно сигналом для суровой расправы? И я сам по глупости ударю в гонг. Судя по тому, как до сих пор со мной обращались в городе, ждать от вас можно чего угодно. Кстати! Только что припомнил, надеюсь, и ты не забыл, что по твоему совету я дополнил свидетельские показания упоминанием о шофере. Теперь-то я понимаю, что брякнул лишнее, тем более что никакого отношения к опозданию Лихвина тот разговор не имел, и горько раскаиваюсь, но за язык потянул меня ты! Не было бы упоминания о разговоре с шофером, не возник бы и уточняющий вопрос. Мы вместе посеяли ветерок, поднявший в верхах такую бурю, и отвечать за последствия нам по совести надо бы вместе. Меньше всего я хочу, чтобы у тебя из-за меня случились неприятности. Но и ты пойми: я вишу на волоске, и этот волосок – слово шофера. Поверь, мне позарез нужно выбраться из подвала. Ты говоришь: сам бог не поможет. Не уверен, что стоит поднимать на такой уровень решение моего вопроса. Но может, тут будет прок от какой-нибудь более скромной силы. Ведь когда в подъезде я потерял сознание, кто-то продавил меня без очереди в подвал. Почему бы этой силе не выставить меня из подвала обратно? Почему не позвать ее уполномоченного за стол переговоров? Сообща мы нашли бы решение, устраивающее всех».

Учетчик приводил серьезные аргументы, раз секретарю нечего было возразить. Он слушал и быстро писал, откинувшись далеко назад и выпятив от усердия губу. Он поставил точку, бросил сверху промокашку и нацелил в лицо учетчику перо. «Ты пытался втянуть меня в заговор против очереди. Все слышали!» – гаркнул секретарь, и после долгого шептания обвинение громом прокатилось по подвалу. Учетчик оглянулся. Очередники вокруг поднимали головы и толкали друг друга, они плохо понимали спросонок, что происходит. Но самые чуткие, видимо, пробудились раньше и тихо подступили к секретарскому столику. Они стояли за спиной учетчика, позевывали и слушали. «Подпишите протокол», – властно сказал секретарь. Свидетели по очереди робко подходили и ставили подписи, не глядя на учетчика. Протискиваясь к столу, они осторожно переступали через бабу с ползающими по ней котятами. Ее старались не тревожить. Она продолжала беспробудно спать.