Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

Двое в охотничьих куртках и сапогах были из Москвы: невысокий, толстый с небритыми колючими щеками и такой же колючей коротко остриженной круглой головой оказался писателем Семеном Ильичем Бровманом, автором детективных повестей и сценариев. Умные душевные сыщики не хуже Шерлока Холмса раскрывали самые запутанные преступления. И никогда не стреляли в бандитов и убийц. Их оружие — интеллект. Об этом говорил сам подвыпивший автор. Второй — высокий с густыми черными усами и крупным бугристым носом был военным. Писатель панибратски звал его Майором. Они прослышали от псковитян про эти благословенные места и вот на три дня выбрались поохотиться, а сопровождали их «ребята» из местных органов. Положим, солидного дядечку в сером костюме и синей рубашке с галстуком, который заговорил с егерем, как старый знакомый, вряд ли можно было причислить к «ребятам». Как впоследствии и оказалось, он и был тем самым начальником из псковского МВД, который направил на эту турбазу Григория Ивановича. А приехавший с ними тоже в костюме и при галстуке — начальник базы райпотребсоюза Синельников. Он обеспечивал выпивку и закуску, а также боеприпасы к ружьям. Даже прихватил два новых спиннинга с катушками. Начальника из псковского МВД звали Борис Львович Горобец, был он коренаст и плешив, рыжеватые кустики возле ушей завивались колечками, толстые губы придавали ему добродушный вид. Он часто улыбался, беззлобно подтрунивал над «торгашом», как он называл начальника базы. Тот забыл взять блесны к спиннингам — новинке еще в то время. Перед Майором из Москвы и писателем Горобец держался подчеркнуто вежливо, даже услужливо: сводил их на пристань, предложил сплавать на Дикий остров, но Майор отказался. С остальными Борис Львович не церемонился: «тыкал», с добродушной улыбочкой отдавал разные приказания, услужливый Лукьянов постоянно был у него на побегушках. В общем, держался хозяином. «Торгаш» преданно смотрел ему в глаза и не обижался на шутки, даже когда Горобец назвал его «хитрозадым жуликом».

Поначалу все четверо после бани с пивом и вяленой плотвой плотно засели в «банкетке», как Лукьянов называл небольшую квадратную комнату, обитую деревянными панелями для застолий. Оттуда слышались громкие голоса, взрывы смеха, из открытой форточки валил папиросный дым. Воробьиная семья, жившая под застрехой, перелетела на сосну и оттуда базарно чирикала, будто укоряла подгулявших «царей природы». Вскоре позвали шофера и Григория Ивановича, последний заглянул на минуту и вскоре вышел — он не пил и к нему особенно не приставали — а Вася застрял. Он ведь парил вениками гостей в горячей бане, вместе с кипятком плеская на каменку и пиво, распространяющее густой хлебный дух. И уже изрядно был навеселе. С начальником милиции Лукьянов мог спокойно садиться за руль в любом состоянии. Если и встретится гаишник — так честь отдаст…

Иногда кто-нибудь из гостей выходил из «банкетки» и шел в уборную, спрятавшуюся неподалеку меж молодых елок. «Торгаш» мочился прямо с крыльца. Видно было, что он больше всех опьянел. Лицо побагровело, глупо похихикивал и уже фамильярно обращался к москвичам и Горобцу, тот морщился и довольно резко отвечал ему, но Синельников не унимался: лез с разговорами, суетливо наливал водку в рюмки, брызгая на льняную скатерть, расхваливал нежную семгу, которую ему «ба-альшой» московский приятель выделил для самых дорогих гостей…

Вадим сидел на крыльце дома егеря и распутывал «бороду» на спиннинговой катушке. Он никак не мог научиться забрасывать блесну и не сделать «бороду». Это его злило, проклятый ком из зеленоватой жилки было не так-то просто распутать… Все ведь делал так, как учил дед, случалось, несколько раз удачно забрасывал блесну, пусть недалеко, но без «бороды», но чаще жилка путалась, на катушке а медная блесна шлепалась рядом с лодкой. Вадим был упрямым парнишкой и раз за разом прямо на берегу бросал блесну, старательно распутывал «бороды», но отступать не собирался. Султан безмятежно лежал неподалеку от курятника, явно вызывая негодование белого поджарого петуха.

Дергая гордо посаженной на длинной шее головой с пунцовым, загибающимся в сторону гребнем, косил на собаку красноватый глаз, испускал негромкое квохтанье, настораживая кур, которые совсем не боялись Султана и частенько прямо у него на глазах клевали из алюминиевой миски с остатками собачьей еды. Впрочем, и Султан не обращал на них внимания, как и на нахальных воробьев, гораздо чаще кур облеплявших его миску. А один нахал чуть ли не наступал ему на лапы, намериваясь склюнуть крошку с черного носа. Этого пес отгонял, как назойливую муху, движением головы.