Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— Богато живете! — покачал головой Вадим Андреевич. Такого изобилия дефицитов он многие годы не видел.

— Все на валюту, — заметила Вера Арсеньевна. — Ты знаешь, как наш рубль теперь называют? Деревянный.

Вера Арсеньевна подошла к бармену, он улыбнулся ей, как старой знакомой, положил на тарелку бутерброды с икрой и осетриной, выставил две зеленых с надписями и медалями банки пива и невысокие хрустальные стаканы. Вадим Андреевич повертел в руках жестянку — он еще ни разу не пробовал баночного пива — и протянул Вере:

— Не знаю, как открывать.

Она потянула за овальный язычок, послышался негромкий хлопок, вроде бы даже показался чуть заметный дымок. Пиво было янтарно-прозрачное и на вкус совсем не походило на наше «Жигулевское», которое тоже не так-то просто было купить в городе.

— Это за… деревянные рубли или…

— За финские марки, — улыбнулась Вера, — Нам, интуристовским работникам, иногда перепадает.

— На чай дают?

Светлые глаза женщины потемнели, однако накрашенный рот продолжал улыбаться.

— Я многих финнов знаю, и они просят меня им что-либо купить и платят за это марками, — спокойно ответила она, — Теперь за валюту не преследуют, дорогой Вадим. Даже ты можешь свою «Русскую газету» продавать за инрубли, вернее, за инкопейки и никто тебя за это не осудит. Художники продают за доллары и марки свои картины прямо на улице, кооператоры…

— Об этом я слышал и сегодня видел эту торговлю на Невском, — сказал Вадим Андреевич и, чтобы сгладить свою резкость, рассказал про схватку рэкетиров.

— И ты, конечно, вмешался? — посмотрела она на него серыми с голубизной глазами, вокруг которых уже заметны были тоненькие лучики морщин. Вера Хитрова стала полнее, появился второй подбородок, по в общем-то для своих лет она выглядела неплохо.

— Я даже не понял, что произошло… И тут быстро милиция подоспела.

— Среди бела дня, на Невском, драка… — покачала головой Хитрова — А что делается, когда интуристовский автобус останавливается возле достопримечательных мест! Фарцовщики и спекулянты налетают на иностранцев, как саранча. А вечером в вестибюле и в баре крутятся валютные проститутки. Есть совсем еще зеленые девчонки!

— А милиция?

— Что — милиция? У нас нет закона о проституции.

— Не догадались принять такой закон, считалось, что в СССР нет проституции, — сказал Вадим, — Как и ничего другого предосудительного. У нас же социалистическое общество, а ему чужды пороки капитализма…

Бармен сам принес дымящийся кофе в маленьких фарфоровых чашечках. За соседний столик уселась пожилая пара: круглолицый усатый мужчина в светлой куртке, с японским фотоаппаратом на груди и худощавая длиннолицая женщина с пепельно-голубыми волосами. Они говорили по-немецки. Бармен тоже принес им кофе. Поражало обилие разных напитков в красивых бутылках с иностранными этикетками. Стереомагнитофон «Панасоник», примостившийся на полке среди бутылок и банок с пивом, негромко звучал. Пел Челентано. За широкими окнами кафе совсем другой мир с его нищетой, очередями, ненавистью, хамством, а здесь тихо, на полках — невиданное для простого люда изобилие… Цивилизованная Европа с ее роскошью и благоустроенным бытом внедрялась в Россию, правда, пока все это предназначалось только для приезжих иностранцев…

— Твой отец говорил, что ты…

— Папа вот-вот уйдет из института, — перебила Вера. — Он обвиняет меня в том, что Юра уехал в Италию. Мол, я с детства приучала его к западной роскоши, дарила иностранные вещи, привозила из поездок джинсы, куртки, пластинки, магнитофоны…

Вадим Андреевич слышал от Арсения Владимировича, что сын Веры — Юрий женился на еврейке и уехал в Италию, где у нее были родственники, ранее выехавшие в Израиль, но обосновавшиеся в Неаполе. Юрий закончил филологический факультет ЛГУ по специальности германо-романские языки. Хорошо знал английский, итальянский. С женой он вскоре развелся, а сам поступил на работу в какое-то издательство переводчиком технических текстов. В нынешнее время, когда из СССР выезжали десятки тысяч людей, поступок Юрия никого не удивил, однако Арсений Владимирович сурово осудил внука и корил дочь за него. Он считал, что в такое тревожное время, когда страна меняет свой экономический и политический курс, дай Бог, если это в лучшую сторону, уезжать из нее — предательство. Да и что следовало ожидать от мальчишки, который с «младых ногтей», так выразился Хитров, привык к западному образу жизни, любвеобильная мать еще с пеленок готовила его к другому миру. У нее ведь дома ничего нет национального, все иностранное, вплоть до ложек-вилок. Даже бумажные салфетки и зубочистки из-за границы! Мальчишка всю жизнь щеголял в иностранных одежках, уже в университете подторговывал джинсами, пластами с записями модных певцов, разными штучками-дрючками. Правда, с третьего курса вроде бы поумнел и прекратил эту мелочевку. Оказывается, он готовил себя к более серьезным делам…