— Ты не ответил на мой вопрос? — повернула голову к Вадиму Вера. Он уже и забыл о чем она спрашивала. Хитрова была в модной синей куртке с иностранной нашивкой на груди, потертых фирменных джинсах и белых туфлях на не очень высоком каблуке. Глаза ее посветлели, на полных губах чуть приметная усмешка, которая не нравилась Вадиму. В этой усмешке было что-то если и не презрительное, то обидное. Так профессор смотрит на своего аспиранта, вручившего ему бездарный реферат.
— Кажется, раньше ты понимала меня лучше, — процедил Вадим, наблюдая за бесстыжим голубем, вспрыгнувшим на присевшую и растопырившую крылья голубку. Она даже круглые глаза прикрыла, надо полагать от удовольствия. — Кыш! — махнула рукой на голубей Вера, они устроились чуть ли у нее не на ногах.
— Ты становишься ханжой, девушка, — не преминул уколоть ее Вадим. — А если это у них любовь?
— Среди моих знакомых грузчиков и ассенизаторов еще не было, — отрезала Вера, никак не отреагировав на его замечание.
— А что, от меня плохо пахнет?
— Кому ты что хочешь доказать, Вадим? — посмотрела на этот раз ему прямо в глаза Вера. — Никто и внимания не обратит, что ты таскаешь на горбу мешки с картошкой или ящики с водкой! Никому это не интересно, понимаешь?
— Я ведь не для кого-то все это делаю…
— Для себя? — перебила она.
— Конечно, — улыбнулся он, хотя раздражение уже поднималось в нем. Не на такой разговор он был сегодня настроен. — Я забросил спорт, мышцы одряхли, а сейчас я снова в форме. А что касается денег, так я зарабатываю больше иного профессора. И, знаешь, честно.
— Наверное, ты на рынке самый честный! — поддела она.
— Жуликов пруд пруди, — согласился он, — но я сам по себе. Правда, одному грузину дал по морде, когда застукал его за продажей груш, купленных в соседнем магазине. Купил, негодяй, за рубль тридцать килограмм, а продавал по четыре рубля…
— Герой!
— Правда, потом Гога дал мне нагоняй, — безмятежно продолжал Вадим. — Твое дело, сказал он, таскать тяжести и расписываться в ведомости за зарплату, а все остальное — мое дело. Наверное, он прав.
— Для этого мой отец хлопотал, чтобы тебе вернули квартиру и прописали в Ленинграде? — с горечью произнесла Вера.
— Я его об этом не просил, — резко ответил Вадим. Он почувствовал, как вспухли желваки на его щеках.
Вера уже не смотрела на него, она ковыряла носком своей белой туфли посыпанную красным песком дорожку. Голуби отошли к основанию памятника и ворковали там. Освещенные косыми лучами солнца перья радужно блестели. С тротуара от решетки иностранные туристы фотографировали памятник. Вадим подумал, что и они с Верой попадут на пленку, которую проявят где-нибудь в Америке или в Великобритании. А может в Голландии. Издали не поймешь, откуда залетели к нам эти пестрые заграничные птахи.
— Ну, а будущее? — спросила Вера, по-прежнему не глядя на него.
— Какое будущее? — усмехнулся он. — Разве у нас есть будущее? Пока страной правят такие верные ленинцы, как Брежнев и его шайка, у советского народа нет будущего. Поэтому какая разница где работать! Расти при этом гнилом режиме по службе я не собираюсь, если даже Гога предложит мне стать бригадиром — я откажусь. Я не хочу никем командовать и никому не подчиняться…
— Кто это такой таинственный и всемогущий Гога? — впервые, как они сели на садовую скамью, улыбнулась Вера. И даже взглянула на него.
— Ба-льшой человек! — с грузинским акцентом ответил Вадим. — Администратор Некрасовского рынка.
— А он хоть знает, кто такой был Некрасов?
— А-абижаешь, дар-рагая! — продолжал придуриваться Вадим. — У Гоги высшее техническое образование, он обожает Шекспира и зарубежные детективы, не пропускает ни одного спектакля в твоем любимом БДТ. Считает, что Товстоногов — его соотечественник.
— Как ты относишься к моему отцу? — вдруг спросила Вера.
— Очень хорошо, — сказал он. — Умный, высокопорядочный человек, мой отец тоже любил и уважал его.
— Отец сказал, что не понимает тебя… Ты — творческий человек, был журналистом, а физическая работа отупляет, окружение бомжей и алкашей тоже не прибавляет тебе интеллекта. Ладно, если бы тебе это было нужно для опыта, например, ты задумал написать роман о жизни низов…
— Разве у нас есть «низы»? У нас все равны. В одной очереди за копченой колбасой или севрюгой стоят и дворники и профессора…
— Писатели иногда инкогнито работают шоферами, продавцами, чтобы потом написать об этом роман…
Читать дальше