Евгений Москвин - Падение [Сюрреалистический роман]

«Как придем, надо будет посмотреть по…»

«У меня эти часы никогда не останавливались, идут уже…»

«…я там был очень долго…»

«…галерка постоянно переговаривалась.

— Да–да, им прямо не сиделось. Я думаю…»

«…Ким, в очередной раз, меня не подвел…»

«Посмотри, Даша, какая луна большая! Сегодня она явно наелась сыру и потолстела…»

Холодный порыв ветра разметал мои волосы, оголив ровную поверхность лба. Я почувствовал, как у меня начинают дрожать руки.

«Господи, да откуда же такое может…», «Раствори ее в воде и все…», «Мне нужно что–то другое, мне нужно…», «…взяться», «…получится. Я знаю», «…другой любви, мама!»

А мне не нужна любовь, ибо я влюблен в безразличие.

Огни улиц, тянувшиеся за театральным парком рядами несфокусированных пятен, трепетали в воздухе ромбовидными флагами. Радужно–белые краски и разноцветная пестрота неона ослепляли, их разбушевавшийся пожар отражался в глазах людей искрящимися световыми точками.

А монолитное здание театра все сияло, не двигалось; оно застыло в трепещущем сумраке ночи, расширяя своими колоннами черные пустоты человеческой жизни.

Дрожь в руках все не унималась. Я чувствовал, что мне необходимо выпить, иначе я просто не смогу сегодня успокоиться и нормально продолжить работу над своим философским учением. (Я писал уже вторую главу).

По пути домой я купил бутылку крепленого вина.

Войдя в комнату, я поставил бутылку на середину стола и, подойдя к окну, открыл форточку. Непромасленные петли сдавленно вскрикнули, но сейчас я вполне спокойно воспринял этот звук, — было позже семи часов вечера.

Я отправился на кухню за стаканом и штопором; когда увидел в прихожей свои черные ботинки, почему–то вздрогнул…

Мне необходимо было расслабиться. Я не употреблял алкоголь уже месяца четыре…

Легкий хлопок — бутылка открылась. Жгучий рубин вина заворочался в своей зеленой сводчатой келье. Я налил полстакана и, выпив залпом, откинулся на спинку мягкого кресла.

Вот так. Кое–кто заглушает этим страдания. Постоянно. Нелепые грязные свиньи. Пять миллиардов ошибок природы.

Я почувствовал, как в моем животе разливается приятная теплота. Неплохо… Я закрыл глаза, и быстрое биение сердца тут же улеглось, оставив свежие кровяные массы где–то в области шеи и головы; плавная волновая циркуляция отдавала в мочках ушей. На глаза накатила тонкая рдеющая пелена.

Лучше вообще ничего не чувствовать. Однако эти ощущения все–таки лучше любых нервов, следовательно, я выбираю их. Хотя бы.

Я налил еще вина и немного отхлебнул.

За окном шумели, волновались тени; оконные стекла чуть позвякивали, принимая на себя порывы разгулявшегося ветра. Мне казалось, что где–то в глубине двора слышатся человеческие голоса, но я не мог разобрать, о чем говорилось. (Да и не хотел, как всегда).

Резкий вкус влажного сахара на этот раз не сходил с моего языка, смешиваясь со слюной привычной стойкой терпкостью. В голове разливалась жгучая хрустальная нега. Я чувствовал, как белки моих глаз разделяются на тысячи кусочков красной сосудистой сеткой–мозаикой. Предметы в комнате утратили контуры, и мне казалось, что еще немного, и я смогу проникнуть в их внутренний мир, увидеть и раскрыть неподвижные тайны их душ.

Я допил второй стакан и прижал его коленом к подлокотнику. Вот так и жизнь прижимает ничтожное общество.

Порыв ветра за окном.

Я думал о ножках стола, которые сужались к своему основанию четырьмя усеченными конусами. В этом, на мой взгляд, скрывалась какая–то отчетливая и, в то же время, бесконечно далекая истина, преследовавшая только свои замурованные в глубины телепатического фактора цели. И я знал их, не подозревая самой истины.

Ядерная бомба. Нет, увы, невозможно. Любому человеку, так же как и всей механической сумме людей необходимо преподнести что–то постепенное. Другое вызовет яростный шок и будет восприниматься насилием. Общество осуждает террор. А между тем он есть великое добро.

Я должен, должен работать. Я создам великое неопровержимое учение и основные его пункты обязательно представлю на страницах этой книги. Разумеется, мой труд необходимо будет выпустить и отдельным изданием, я думаю, тираж составит не менее 5,5 миллиардов экземпляров. А может быть даже и больше.

Я налил третий стакан, и в бутылке осталась ровно половина, может быть, чуть меньше. Прежде чем выпить, я осторожно подошел к двери и выключил свет.