Валерий Митрохин - Афорист

Оказаться на мели ещё хуже, чем остаться на необитаемом острове: никто тебя не ищет. Хотя ты у всех на виду. Автор.

Рин–но–тама — так называются шарики для мастурбации. Помещённые куда надо, они, ударяясь друг о друга, вызывают вибрации. Во время использования их принято раскачиваться на качелях или в кресле–качалке.

Солнце ещё не взошло, но всё более густеющий на юго–востоке свет как–то сразу выявил плоские, кочковатые облака над смутно просматривающимися отдалёнными горами. Они напоминали то ли мощные проталины в бескрайнем поле, то ли выходы известняка на яйле. Кружащая на этом фоне какая–то большая птица походила на путника, вышедшего спозаранок в дорогу: стремительно удаляющегося человека в раскрылатившемся на предутреннем ветерке плаще. Он спешил вослед уходящему рассвету. Крылатая эта точка медленно двигалась, постепенно уменьшаясь и, проникнув в иное измерение, где пространство сжалось до такой степени, что превратилось в узкую полоску, исчезла.

Но Семиверстов не станет голосовать. Выйдя из на минутку остановившегося вагона, он пойдёт пешком, подобно только что исчезнувшему крылатому путнику.

Как много солнца! Какая тишина! Муравьи и пчёлы, стрекозы, мотыльки и птицы, и цветы! Блеск листьев и стеблей. А зной целебен. А соль и горечь с моря и с полыни. А ветер шепчет — дыхания ребёнка не сильней. О, несказанный мира аромат! Всего в излишке. Здесь всё и вся в согласье. Гармония тут всё. В Цикадии ничто ничему не мешает. Нелишни люди здесь. И смерти нет. И золото песка. И серебро росы. И медь плодов, и платина нектара… Всего в избытке. Потому что век вершится. Тысячелетье на исходе тоже. И все богатства времени открылись.

Их экономили в начале и в средине. На чёрный день припрятывали и переусердствовали. Теперь раздать торопимся: всё всем. Кто не добрал и даже тем, кто сыт. Как будто радостью пресытиться, возможно?! Обидно, что не все дошли до грани. Они ведь отрывали от себя, откладывая на потом, потомкам все радости, на душах экономя. Надеждами живя, себя томили. Вдруг обессиленные, все ушли отсюда, оставив эти блага, чуть пригубив. Всё это: солнце, эту тишину, пчёл, мурашей, стрекоз, цветы и птичье пенье, целебный аромат земли и моря, младенческие вздохи ветерка. Конечно, налегке идти сподручней в бессмертье из Цикадии прекрасной. Бессмертье — долго, радости полно. А если нет его? А если в никуда ушли они, не надышавшись вволю? Хотя ведь в никуда дороги вроде нет…

Гладко зачёсанные, аспидно–блескучие волосы, повязанные красной лентой. Серьги белого со свинцовым отливом серебра. Большие кофейного цвета глаза. В крупных губах, астматически приоткрытых, в самых уголках смуглой тенью таился характер. Совершенно непредсказуемый он сидел там. Словно чеченец в засаде. Под спортивной длинной с коротким рукавом блузкой — фиолетовой или черной — круглая тяжёлая грудь с мощными сосцами. Очень загорелые шея и руки. Большие бёдра, замечательная талия и чуть заметно выпуклый живот. Коротковатые, стройные ноги. Слегка вогнутые в коленях. Всегда затянутые в красные лосины.

Такова Луя.

Максимильянц первый познакомился с нею поближе. И так рассказывал робкому Ли:

— Очень волосатая женщина.

— Ну и как–таки очень? — потребовал уточнения Ал.

— От груди до колен. На груди мелко и редко. Потом очень густо и сильно. А на ляжках — снова легко.

— Я люблю голую женщину, — изрёк Ли.

— Не надо! Ты не знаешь, что это за баба. Настоящий экзот.

— А сколько стоит? — Ли интересовался подробностями просто из вежливости, чтобы разговор не угас.

— Не говорит. Но с ней перестаёшь думать о деньгах.

— Неужели!? — попытался сбить кураж с Максимильянца Ал. — Тоже мне красотка из «Афродизиака»!

— А ты, я вижу, ничего в этом тонком деле не рубишь, Длинный! — осадил коллегу Максимильянц.

— Я!? — дал петуха Ал.

— Иначе бы не говорил так. Суть не в деле. А в теле. Она уникальная баба.

— Мне такая не по карману, — вставил безнадёжно Ли.

— Отвечаю пессимистам. Луя сказала: того, кто ей угодит, будет угощать бесплатно.

— Угоди такой! — буркнул малыш Ли. — С моим ростом там нечего делать.

— Рост значения не имеет. Не намного длиннее тебя.

— Не намного, зато нос у тебя бугром, — не сдавался Ли.

Ал рассмеялся. В отношении роста он не беспокоился.

— Эх ты, серость! Настрогал пятерых, а опыта никакого.

— Детей делать одно. А секс — другое, — возразил коротышка китаец.

— Ты такой, Ли, тёмный, что всю жизнь с одной своей пробавлялся. Ну, ничего, мы тут с тобой это дело наверстаем.