Марта Шрейн - Золотой медальон

И занялась заря! И грянул восход, с громким птичьим хором в душе. И наступил праздник жизни. И от волнения вечером я не могла уснуть.

Через неделю доктор попросил меня вывезти раненного в парк, сказав при этом князю: «Это пойдет Вам на пользу».

Я не знала, как мне быть. С одной стороны, юная барышня не должна проводить время с мужчиной, в которого влюбилась, но с другой, он нуждается в моем присутствии и имеет право на внимание с моей стороны. Что там говорить, я не могла прожить и пол дня, не увидев его. Молодой могучий организм выздоравливал. Еще через неделю мы с ним уже медленно гуляли по аллеям нашего парка, и отдыхали на скамейках. И не было весны прекрасней этой. Нам не возможно было скрыть нашу любовь. Ему тридцать пять, а мне пятнадцать. Перед выездом на фронт князь попросил у моей матушки моей руки. Мы обвенчались, и он привез меня не надолго в свое поместье… А сейчас здесь…

— Дальше, дальше, что было? — торопил я.

— Мы приехали сюда. Григорий Николаевич составил на меня завещание, оставив мне все фамильные драгоценности и ценные бумаги. Я пожелала вернуться в родительский дом. Он отвез меня и уехал на фронт. Два раза приезжал мой князь в отпуск. У меня уже родился его сын Алешенька, твой отец. Нашим сыном занималась кормилица Глаша и няньки. Признаюсь, не было у меня к маленькому того материнского чувства, которое должно быть от природы. Я знаю, у многих восточных народов первого ребенка отдают родителям мужа. Он у них последний и самый любимый, потому что молодым не знакомы еще родительские чувства, они заняты друг другом. А я любила только его, моего князя, и жила в ожидании весточек от него. Наши встречи были сплошным счастьем Потом все рухнуло… Случился переворот. Большевики силой захватили власть, началась гражданская война. Царя и его детей расстреляли… Мир раскололся на белое движение и красное. Красные желали разрушить, сжечь все до основания, не оставив камня на камне, убить, уничтожить всех успешных и образованных людей, чтобы потом на этом пожарище, на этих обломках, неизвестно с кем и как, построить новое государство со всеобщим равенством. Они выдвигали ожидаемые чернью лозунги, «Земля, фабрики заводы, Дворцы и поместья будут ваши «и заманивали таким образом людей в свои ряды, а других силой заставляли, Как видишь, Гришенька, никакого равенства нет и не будет. И народам России стало во сто крат хуже, чем при царе.

В девятнадцатом году нашему Алешеньке исполнилось три года. Белые отступали к морю. Муж передал мне через адьютаната сообщение, чтобы я захватила с собой все ценное и с маленьким Алешенькой и Глашей, Глаша кормилица моего сына Алеши, приехала в его поместье и ждала дальнейших распоряжений. Еще он велел мне переодеться крестьянкой, переодеть Алешеньку и из секретера забрать ларец с его фамильными драгоценностями.

Мы ждали. Уже слышалась канонада. Нам с Глашей было очень страшно. Белые войска во главе с моим дорогим князем отступали в сторону поместья. Наверное, он хотел в родных стенах занять оборону. Снова прискакал его адъютант с двумя оседланными лошадьми. Только мы сели на лошадей, как я увидела моего генерала на минутку. Он был разгорячен, только что из боя. Его дивизия уже занимала оборону во Дворце и в парке. Но силы были не равные. Им оставалось два выхода: или всем умереть, или уйти морем. А корабля все не было. Гришенька обнял меня и сына в последний раз, расцеловал, сказал, что портреты предков в большой зале за второй стеной, и приказал адъютанту вывести нас к пустой избушке рыбака, а самому срочно возвращаться. Я знала, что больше не увижу его, и хотела умереть с ним. Но он показал на Алешеньку и сказал:

— Вот он, гарант продолжения нашего рода. Сохрани мне сына. Если что, Машенька, с небес буду следить за тобой, как ты выполняешь мой наказ. И спросил меня все ли я взяла с собой. Я показала на узел, в котором лежал саквояж.

Адъютант погнал лошадей. Маленького Алешу он взял к себе в седло, и мы с Глашей поскакали к избушке рыбака. Она была метров семьсот от поместья. Там, в избушке адъютант оставил нас, показав, где припасена пища и вода. Но нам было не до еды. Всю ночь шел бой, и мне оставалось только молиться за жизнь моего князя. Когда на рассвете стрельба раздалась ближе, я почувствовала огромную пустоту. Я знала, знала, на земле нет больше моего любимого.

Дверь с петель у нас сорвало взрывной волной. Мы с Глашей прикрыли Алешеньку собой, когда к нам ворвались красноармейцы. Посмотрели на двух бедно одетых, испачканных женщин, ничего не сказав, ушли и расположились у берега отдыхать и готовить еду. Я попросила кормилицу разведать, что же с князем?