Марта Шрейн - Золотой медальон

— Квартира теперь наша. Мы можем обменять ее на любой район города, мы его не увидим больше. Ты только скажи, все сделаю для тебя.

— Для чего обменивать? Чтобы избежать встречи с ним, с этим красавчиком? Впрочем, и я не без греха. Не хотел тебе говорить, хотелось увидеться. У меня другая женщина есть. У нее и остановился. Она тоже за воровство срок отбывала. Не такая красивая как ты, косая на один глаз. Но это ничего. Ее Мотей зовут. Хорошая, компанейская. Мне с ней хорошо. Посадит за стол и сразу наливает рюмочку. А ты и сама не пьешь и для меня вина жалеешь. Вообще–то мне мой медальоном нужен. Он золотой, деньги стоит. Сберегла, спасибо. Только его продать можно, и сколько вина за эти деньги купить! — мечтательно, как алкоголик, протянул я.

Эля от этой моей бестактности побледнела. Еще бы, лучшие годы коту под хвост. Был ли смысл в ожидании и верности. Без спроса налив себе еще вина, выпил.

— Да когда же, Гоша, ты к вину пристрастился? Ведь неделю назад, как освободился? — с грустью спросила Эля и, сняв с шеи медальон, протянула его мне. — Вот, вот!

Взяв медальон и спрятав его в карман, сказал:

— Уезжаем мы с Мотей. Прощай Эля, забудь меня, прощай навсегда.

Встал из–за стола и, заканчивая спектакль, грубо добавил:

— Был Гоша Кузнецов и весь вышел. Провожать меня не нужно. Бывай! Гитару можешь себе оставить.

Выглянув за дверь, убедившись, что на лестничной площадке никого нет, прокрался к своей двери, достал ключ, неслышно отворил ее и проскользнул в прихожую. Сбросил с себя все вещи, снял парик и уже в ванной побрился, принял душ, на всякий случай, снял трубку телефона и стал прислушиваться, не тренькает ли ее телефон, не набирает ли номер подруги Зины. Где–то через час услышал. Аккуратно подняв трубку, услышал голос ее приятельницы:

— Ну как, уже освоилась?

Безразличным тоном Эля ответила:

— Освоилась. Даже своего Гошу увидела. Он мне сам позвонил. Пришел за медальоном.

— Не может быть! — выдохнула на другом конце провода приятельница.

— Ты была права. Он изменился до неузнаваемости. Я перед ним обнажила душу, он потоптался там, в грязной обуви, и вышел вон. Ему не понравилось, как я говорила о Григории Алексеевиче.

— Но разве он не прав? Ты же влюблена в этого Григория.

— Все так, это не реально. А с Гошей мы бы жизнь заново начали. Мне хотелось оставить его у себя на ночь. Но он ушел.

— Не захотел остаться? — поразилась Зина.

— Живет он с какой–то женщиной. Уезжают они подальше отсюда. Я в шоке. Зина, мне плохо, очень плохо. Приезжай! — уже плача просила Эля.

В этот миг сердце мое защемило. А Зина сочувствующе отвечала:

— Сегодня не могу. У меня гости ночевать остаются. Но завтра, ты потерпи до завтра… Сразу, после работы к тебе, обещаю. Посмотрю твою новую квартиру. А этот Гоша, я даже рада. Вот увидишь, «не было бы счастья, да несчастье помогло». Я тебя, подруга, предупреждала.

Разговор заканчивался. Аккуратно положив трубку, вынул медальон из кармана пиджака «Гоши Кузнецова» и переложил в секретер. Сложив вещи в один сверток, выбросил их в мусоропровод. Потом подошел к двери Эли и позвонил. Она открыла, не спрашивая. Лицо ее было растерянным, глаза заплаканы.

— Что с вами? Вы плакали? — с нежностью спросил я.

Она отвечала с грустной улыбкой:

— Лук резала. У меня был гость, ушел уже.

— Гость?

— Да. Помните, я просила вас отыскать его. Он сам нашелся. За своим медальоном приходил. Жалко медальон. Я его столько лет берегла, привыкла к нему. А он забрал его, что бы пропить. Мне сегодня не очень хорошо. Извините, Григорий Алексеевич, я пойду спать. Нездоровится что–то.

— Эля, спать еще рано. Расскажите мне, что с вами случилось. Составьте мне компанию и пройдемте ко мне на ответную чашечку кофе. Возражений не приму. Где ваши ключи? Замыкайте дверь.

Эля нехотя подчинилась и пошла за мной. Пригласив ее к столу, я спросил:

— Может немного коньяка?

— Да, я хочу выпить. Мне сегодня хочется напиться, — призналась она.

— А вы раньше напивались? У вас есть практика?

— Какая практика? Я жить не хочу. Мне плохо. Очень плохо. И не спрашивайте меня ни о чем.

Кажется, коньяк ее немного успокоил. Я поднялся с места. Подошел к роялю и сыграл романс Бетховена «К Элизе». Закончив играть, еще немного посидел. Затем пошел и включил магнитофон, вставил кассету с медленным танцем, подошел к Эле и протянул ей руку. Она подала свою. Я повел ее в танце. И впервые за пятнадцать лет притянул к себе ее стан. Невыразимая нежность охватила меня. Эля опьянела и, не скрывая этого, прижалась головой к моему плечу и я почувствовал, что плечи ее трясутся от рыданий.