Владимир Лорченков - Табор уходит

Родика устроилась служанкой к священнику, который ее обрюхатил, и так у девушки появился второй сын. Отец Афанасий малыша и Родику на собрании села отлучил от церкви, как незаконнорожденного и потаскушку. Так что в родных Дурлештах Родике даже побираться не стоило — ничего бы не дали. Родители ее умерли, еще когда девушка была в Португалии: задохнулись в дыму, когда их подожгла банда беспризорников, грабившая район. Так что девушка с мальчиками жила подаянием, побираясь в окрестностях Кишинева, а ночевали они в полуразрушенных домах, прижимаясь друг к другу. Дома были покосившиеся, фундамент их шатался. Глядя на легко крошившийся цемент, который месили молдавские строители, Родика поняла, почему любовь Петрики оказалась не вечной… Жальче всего было детей. Мальчишки росли дистрофическими, угрюмыми и и молчаливыми. С Божьей помощью выживут, надеялась Родика, но в этом году поняла, что Бога нет, и, значит, никакой помощи не предвидится. 2004 год был ужасен. Еды не хватало, изредка над городом сбрасывали с самолетов с буквами «ООН» мешок с рисом, но прежде, чем туда доберешься, обезумевшие люди даже мешок разрывали на части. Куда уж тут слабой женщине с двумя детьми…

Последний раз семья ела три недели назад, и это был кусок крысы, которую Родика разделила между мальчишками. Так что мать ела три с половиной недели назад.

Вздохнув, Родика перенесла мальчиков по очереди из шалаша у берега Быка, где они коротали последнюю ночь, к воде.

 Мама, зачем ты нас трогаешь, мы что, будем кушать? — спросил старший.

 Да, сынок, — сказала она, помолчав.

 Только сначала мама сделает кое–что, вы поспите, а потом будет много еды, — сказала она, снимая веревку, чтобы была вместо ремня, с пояса.

 Мы уже очень много спали, — сказал тихо старший, смышленый пятилетка.

 Нужно еще немножечко, — сказала пошатывающаяся Родика.

 Ладно, — сказал покорно старший, отчего мать совсем уж расклеилась.

Разгрызла веревку на две части, прикрепила к ветке, проверила петли. Первым взяла младшего. Родика знала, что ей нужно вешаться последней. Следовало убедиться, что дети мертвы. Ведь если бы кто–то из мальчиков выжил, то его бы, ослабшего и беззащитного, обязательно сожрала бы стая одичавших собак, а то и людей. Так что Родика приподняла младшего, сунула головку в петлю подтянула ее и разомкнула руки. Отошла и взглянула. Мальчик барахтался в воздух, цепляясь за петлю, и синел.

 Это потому что без мыла, — безучастно сказала Родика,

 С мылом мигом бы… — повернулась она к старшему, который пополз от воды.

 Мама, — сказал он с ужасом.

 Сынок, — сказала мать просяще.

… Родика отвернулась от корчащихся тел сыновей. Дрожащими руками стала сворачивать себе петлю, и глянула в реку. У берега плавал раздувшийся мешок. Это ведьма, которую здесь вчера на шесте топили, а колдуна ейного сожгли прямо в кресле, вспомнила Родика вчерашнюю расправу. Назад мать не смотрела. Сладила петлю, и встала было, как увидела, что течением из камыша вынесло еще один мешок. Подошла, тронула рукой. Вытащила. Развернула. Рванулась к деревцу, поскользнувшись и упав.

В этот–то момент Родика вдруг отчетливо представила, что опоздала и на миг ей захотелось не поднимать голову к ветке, а отвернуться и сладко долго сидеть, глядя на воду, как течет та, течет, течет, течет….

 Ма–хх-… — донеслось сверху.

Родика стряхнула с себя страшное оцепенение — не иначе ведьмовское проклятие, подумалось ей, — и сумела встать. Подняла детей обеими руками. Сгрызла, сломав зуб, веревку над одним. Над другим. Свалилась с ними на траву и поползла к мешку. Там одумалась и занялась детьми. Младшему пришлось делать искусственное дыхание, а старшего вырвало слюной. Ничего, думала Родика, это ничего. Вложила в рот каждому по печеньке, заставила рассасывать, била по рукам, тянувшимся к мешку с едой. Дождалась вечера, и, уведя детей в лес, развела костер. Прикрывая огонь со всех сторон, сварила суп из двух картошек и луковицы с травой. Накрошила корочку. Подсчитывала количество еды в мешке, и снова поверила в то, что Бог не оставил молдаван. Припасов было килограммов десять — на полгода. Лес молчал. Мальчики сидели тихо, глядели завороженно в булькающую кастрюльку. Грязные, напуганные. Зверьки, подумала Родика, и мельком глянув в небо, по звериному оскалилась.

 Слава Богу, мыла не было, — сказала Родика.

 Ешьте, — сказала она.

Мальчики безучастно переглянулись.