Звонок в дверь. Пришла жена. Же–на при–шла. Человечки в телевизоре уже пляшут на серо–синей земле, под крупчатым белесым небом. И зсе же, что с острыми корягами?
…Из–под черной дуги моста появляется буксир. Упрямый, маленький, он тянет за собой плоты. Плоты тяжелые. Бревна длинные и короткие, кривые и ровные. Они туго притянуты друг к другу стальными скобами. Пока появился только буксир, но плоты должны, обязательно должны показаться: буксир их вытянет.
Бревна. Мертвые деревья, стянутые скобами… Скоба произошла от буквы «С» или «С» от скобы?
Ждал со вчерашнего дня. Надеялся растянуть его в долгое утро, длинный полдень и бесконечный вечер. В нем хочется плавать, млеть, отдыхать. А оно сжимается. Умещается в короткое слово — выходной.
Сочные куски фиолетовых слив, зрелых бананов, сиреневые виноградины и еще какие–то диковинные фрукты отливают синюшным перламутром. Все эти дары природы недоступны — они спрятались за глянцем кухонной клеенки. Кроме того, их закрывают бледные ладошки тарелок. Розовые бутоны чашек развалились в ожидании чая на столике у плиты.
Лена (сколько лет вместе, а все не могу привыкнуть к слову «жена») снимает с плиты черную, как обугленный блин, сковородку. Достает из нее два злобно шипящих полумесяца яичницы. Они затихают, удобно распластавшись на тарелках, и чуть вздрагивают, когда их касаешься ножом.
К стене над головой прилипла ребристая коробка радиоприемника. Передают «С добрым утром».
На столе, рядом с тарелкой, хрустящее, изъеденное жирными буквами полотно газеты.
Приемник хохочет. Газета серьезна, точна, отрывиста.
…теща моя, Гликерия Филарстопиа…
…провал замыслов реакции…
…а сейчас известный и популярный…
…по сообщениям агентства ЮПИ…
— Сережа, — это уже Ленка. Утвердительно мычу.
— Надо заняться уборкой, разобрать антресоли.
— Мне сходить в магазин?
— Как хочешь. Нам, вообще–то, кое–что надо. Молчу.
Она прекрасно знает, что желания идти у меня нет, и уверена, что все равно пойду.
Утро достигает апогея. Впереди день и вечер. Прогулка в булочную, чистка антресолей, «Клуб кинопутешественников», очередная серия из многосерийной ленты, быть может — гости.
Вместо магазина — разговор по телефону. Звонит приятель. Он собирается жениться, и очень скоро. Его уже не волнует погода, кинофильмы, сплетни, события на мировой и цирковой арене. У него своя площадка (площадь ее), и ему выступать. А роли еще не распределили, и поэтому…
…Она позвонила… У нее было… Мне передали… Ей кажется… У нас будет… Быть может, она думает…
— А как ты думаешь? — это, наконец, мне.
Эх, и сказал бы я ему… Но говорю что–то успокоительно–неопределенное, обнадеживающее. На что он надеется? Кто ему скажет правду? Почему у него должно быть не так, как у всех…
А он продолжает…
Лена начала уборку. По коридору полетели первые гадкие утята пыли. Серые. Пушистые. Они стаями выпархивают из квадратной пещеры под потолком.
Жених успокоился. Ленка делает вид, что тоже успокоилась.
— Сейчас помогу, — говорю я и иду за табуретом,
— Это Миша?
— Ага! — кричу из кухни. — Что у него нового?
— Все по–старому…
Вдвоем вытягиваем большой ящик из шершавого, как заржавленное железо, картона. Веревки похожи на мохнатых гусениц. Но, в отличие от живых, они колючие и твердые.
— Ставь осторожно, — руководит Лена.
— Там стекло?
— Вполне возможно…
Наконец плоская пасть антресолей опустела. Все разложено на полу: коробки, чемоданы, ящики, узлы, пачки. Их много, а нас только двое.
— Половину можно выбросить, — вздохнув, говорит Лена.
Согласно киваю.
— Но сначала надо разобрать, — медленно произносит она.
— Ться.
— Что «ться»? — удивленно говорит Ленка. — Разобраться.
— Хорошо. Возьми эту пачку.
Берусь за тугие пружинистые жилы веревок. С трудом тащу коробку на кухню. Разрезаю одеревеневшие узелки. Внутри тетради и книги. Они сложены в две стопки. Стопки очень ровные и аккуратные. Значит, складывал не я…
Букварь. В нем толстые и плотные, как в альбоме, листы. На каждой странице картинка. Буквы большие и по–учительски серьезные. Между слогами черточки. МАМА МЫ-ЛА МА-ШУ. МА-ША МЫ-ЛА РА-МУ. Это буква «М». А вот прыгают цыплята. Они желтые и озабоченные. Это «Ц». На букву «Ф» ожидал увидеть фикус. Оказались фонарь и флаг.
Страницы в арифметике переполнены дарами природы. Видимо, для наглядности. Шли два отца и два сына. Нашли два апельсина… Нет, это будет позже. Здесь преобладают яблоки, груши и желуди. Мальчик Миша нашел три желудя. Один подарил девочке Маше. Спрашивалось, сколько желудей осталось у щедрого Мишн? За вопросительным знаком висели скрещенные, как вишни, два загорелых плода в пупырчатых шляпках. Кто–то нарисовал на одном из желудей глаза и лохматые кошачьи усы.
Читать дальше