Александр Мясников - Земляничная поляна

День проходит. Проходит мимо. Я валяюсь на кровати, даже не пытаясь заснуть, все равно бесполезно — за окном белые ночи. Рыхлые, расплывчатые. Гляжу на молочное марево за окном и вспоминаю пионерский лагсрь. Я привык к его жизни. Впервые я проводил лето не в кем. Там, в лагере, отбой уже был давно. Вожатый, как всегда, обошел палаты и, конечно же, пригрозил расправиться с теми, кто не хотел спать. Его увещевания и угрозы слушали молча, крепко зажмуривая глаза, — закрытые глаза демонстрировали и символизировали безудержное желание спать. Вожатый уходил, и начинались страшные истории:

— Появилось на стене пятно…

— Ехала одна бабка мимо кладбища…

— Шел дядька через пустырь…

А потом разрядка: бой подушками. Самозабвенный, без правил. Каждый за себя, и все против всех.

Но вожатый, ох уж этот вожатый, он всегда появлялся в самый разгар сражения и устанавливал перемирие. Правда, трофеи не возвращал, поэтому порой приходилось спать без подушки.

Хриплый и не по–утреинему радостный голос горна доносился из–за тридевяти земель. Но все–таки доносился. Затем в палату заходил вожатый. Теперь у него была иная задача — вытянуть всех из постелей и выгнать на улицу. Начинался новый день. Он пройдет по заведенному порядку, как все предыдущие дни, и начнется зарядкой, то есть ленивым бегом трусцой вокруг территории. Затем, после зарядки, мы долго стояли у умывальников, чтобы оттянуть уборку территории вокруг домича, где живет отряд. По уборка все равно начиналась и очень скоро перерастала в продолжение зарядки. Мы бегали. По бегали с вениками за пылью и друг за другом.

После завтрака (прибежавший за стел первым высыпал соль в чай соседа) начиналась линейка. Шагали мимо трибуны с песней. Пели до самозабвения и смотрели на старшую пионервожатую. Она — на нашего вожатого.

Прогулка за территорию — самое интересное и быстрее всего пролетающее мероприятие, ведь порой в него входило купание в лягушатнике, чем–то очень походившем на бассейн, но только деревянном и скользком от желто–зеленых волосистых водорослей. Прогулка заканчивалась обедом. В столовой невыносимо душно п пахнет лавровым листом и остывшими макаронами. Есть не хочется. В тарелках плавают похожие на улиток куски вареного лука. Суп не остывает, а словно густеет. Тарелка напоминает лужу, а ободок рыхлого белого жира — осенний лед.

Послеобеденное время называется в лагере тихим часом. Об этом написано на листе белого картона, обернутого в морщинистый целлофан и прибитого двумя гвоздями к щиту у гласных ворот. Но все говорят об этом часе — мертвый. Видимо, из–за убийствен к ой тоски. В дверях грозная фигура вожатого или воспитательницы. Обычно вожатого — его коллега усмиряла страсти у девчонок. Устало, но очень внимательно он разглядывал каждого из нас и всех вместе и был очень похож па вставшего после тысячелетнего сидения Зевса пз Эрмитажа. Только вместо молний в его глазах вспыхивали крошечные искорки смеха. Мы что есть силы жмурили глаза, оставляя все же тонюсенькие дрожащие амбразуры для обзора. Сквозь них наблюдали за мучавшимися на соседних кроватях товарищами. Горизонт обзора медленно сужался…

— Сержик, дорогой мой мальчик, вставай, — доносится издалека голос тети Анн. Значит, завтрак уже готов и все ждут меня. Проша носится вокруг дома, а тетка накрывает на стол.

— Сегодня пойдем в гости, — говорит тетушка, когда я сажусь за стол. Она говорит «гости» и совершенно спокойно накладывает мне в тарелку кашу.

Слово «гости» потрясает меня, как, наверное, был бы потрясен бедуин, заехавший на своем верблюде в тайгу. Гости, гости — слово–то какое радостное, а тетушка произносит его как бы между прочим.

— К кому? — спрашиваю я и тут же жалею о своем любопытстве. И не потому, что начинается долгий и путаный расекзз о знакомых, прекрасных людях, замечательных хозяевах, работящих и добрых, это они и пригласили нас. Причина в том, что день теперь будет тянуться еще дольше — каждая минута станет минутой

ожидания.

Мы отправляемся в гости только после обеда.

— Забыла сказать тебе, — уже по дороге к пригласившим нас прекрасным людям спокойным голосом говорит тетушка, — к ним приехала внучка. Кажется, она твоих лет, хотя, возможно, я и ошибаюсь.

Пытаюсь воспринять это известие так же спокойно, как о нем было сообщено, и не могу. Начинаю представлять эту самую внучку, и в голове вертится черт знает что.