Чарльз Буковски - Рассказы

легавые чуть отступили по коридору. я прислушался.

— ты думаешь, он соображает, что мелет?

— думаю, да.

они вернулись.

— у твоей матери действительно здоровая задница.

— жалко, что не про твою честь, а?

— ладно, мы уходим. но вы тут потише себя ведите. выключайте радио и чтоб никаких больше воплей и стонов.

— хорошо, радио мы выключим.

они свалили. какой кайф — слышать, как они сваливают. какой кайф — иметь хорошего адвоката. какой кайф — не попадать в тюрягу.

я закрыл дверь.

— ладно, девочки, они ушли. 2 славных паренька не по той дорожке пошли. а теперь смотрите!

я опустил глаза.

— пропало, всё исчезло.

— да, всё исчезло, — подтвердила Лапуся. — куда же оно исчезает? так грустно.

— черт, — выругалась Тито. — похоже на дохлую венскую сосиску.

я подошел и сел в кресло, налил себе вина. Лапуся скрутила 3 сигаретки.

— как вино? — спросил я.

— 4 бутылки осталось.

— поллитровок или галлонов?

— поллитровок.

— господи, надо, чтоб нам повезло.

я подобрал с пола газету четырехдневной давности. прочел комиксы. затем перешел к спортивной секции. пока я читал, подошла Тито, плюхнулась передо мной на ковер. я почувствовал, как она заработала. рот у нее был как один из этих вантузов, которыми забитые нужники прокачивают. я пил вино и пыхал сигареткой.

они тебе все мозги эдак высосут, если их не остановить. наверное, друг с другом они такое же проделывают, когда меня рядом нет.

я дошел до старицы с бегами.

— смотри сюда, — сказал я Тито. — вот эта лошадка подрезала какое–то доли 22‑х и одной пятой за четверть, значит она — 44 и 4/5‑х на половину, затем один ноль девять на 6 фарлонгов, наверное, подумала, что заезд на 6 фарлонгов…

чавк чмок уууумч

цывааа ууупц

чам чав чам чав чам

— …это миля с четвертью, он пытается рывком уйти от остального сброда, на 6 корпусов обходит, последний поворот уже — и назад, умирает лошадь просто, ей в конюшню хочется…

чмоооок

чмок чам чав чав

чам чав чав

— а теперь посмотрим на жокея — если это Блюм, он на кончик носа выиграет; если Вольске — то на 3/4 корпуса. а тут Вольске. выигрывает на 3/4. ставка снижается с 12 до 8. все деньги конюшне, публика Вольске терпеть не может. они ненавидят Вольске и Хармаца. поэтому конюшни сажают этих парней на хороших лошадок по 2–3 раза за состязание, чтоб публика не совалась. если б не два этих великих наездника, да еще и в нужное время, я б на 5‑й Ист — Стрит уже жил…

— уууух ты, сволочь! — Тито подняла голову и заорала, вышибла газету у меня из рук. потом вернулась к своей работе. я не знал, что и делать. она действительно рассердилась. тут подошла Лапуся. у Лапуси были очень хорошие ноги, и я задрал на ней лиловую юбку и посмотрел на нейлонки. Лапуся наклонилась и поцеловала меня, языком аж до горла достала, а я всю ляжку ей облапал. я в капкане. я не знал, что мне делать. нужно выпить. 3 идиота, запертые вместе. о стон о полет последней синей птицы в зеницу солнца, детская игра, глупая игра.

первая четверть, 22 и 1/4, половина за 44 и 1/5, вот она выдала, победа на голову, калиф. дождь моего тела. фиги, славно разломленные напополам, словно огромные красные потроха на солнце, и высосанные до шкурки, а мать тебя ненавидит, отцу хочется тебя убить, а забор на заднем дворе зеленый и заложен Банку Америки, Тито выдавала по полной, а я тем временем зажаривал пистон за пистоном Лапусе.

потом мы разлучились, каждый дожидался своей очереди в ванную вытереть сопли со своих сексуальных курносиков. я вечно последний. потом вышел и взял одну из винных бутылок, подошел к окну и выглянул.

— Лапуся, скрути мне еще покурить.

мы жили на верхнем этаже, на 4‑м, на самой верхотуре. но можно смотреть сверху на Лос — Анжелес и хрена не видеть, вообще ни хрена. все эти люди внизу дрыхнут, ждут, пока надо вставать и идти на работу. как это глупо. глупо, глупо и ужасно. а у нас все правильно: глаз, скажем, зеленый или голубой, вглядывается вглубь сквозь ошмотья бобовых полей, друг в друга, пошли.

Лапуся принесла мне сигаретку. я затянулся и посмотрел на спавший город. мы сидели, ждали солнца и того, чего бы там потом ни было. мне мир не нравился, но в осторожные и легкие времена его почти что можно было понять.

не знаю, где Тито с Лапусей сейчас, померли или чего, но те ночи были хороши: щипать эти ноги в туфлях на высоком каблуке, целовать нейлоновые коленки. все краски платьев и трусиков, давать Полиции Лос — Анжелеса тоже подзаработать зелененьких.