Чарльз Буковски - Рассказы

и, как всегда бывает с предельным отчаянием, наши черные дни наступили. не осталось ни вина, ни удачи, ничего. никаких кредитов больше ни у хозяйки, ни в винной лавке. я решил поставить будильник на 5:30 утра и сходить на Фермерский Рабочий Рынок, но даже часы как надо не работали. они когда–то сломались, и я их вскрыл, чтобы починить. там лопнула пружина, а заставить ее работать снова можно было только одним способом — отломать у нее кусочек и подцепить снова, все снова закрыть и завести. если вы хотите узнать, что с будильником делает укороченная пружина — да и с другими часами, наверное, тоже, — я вам расскажу. чем короче пружина, тем быстрее крутятся минутная и часовая стрелки. сбрендили часы, в общем, и когда мы уставали ебаться, чтобы перестать беспокоиться, то, бывало, наблюдали за этими часами и пытались определить, сколько времени на самом деле. видно было, как минутная стрелка скачет — как мы над нею смеялись.

потом однажды — и нам потребовалась нелеля, чтобы это вычислить — мы обнаружили, что часы спешат на тридцать часов за каждые двенадцатъ действительного времени. к тому же их приходилось заводить раз в 7 или 8 часов, или они останавливались. иногда мы просыпались, смотрели на часы и не могли врубиться, сколько же сейчас времени.

— ну черт возьми, крошка, — говорил я, — неужели ты не можешь эту дрянь вычислить? часы идут в 2 с половиной раза быстрее положенного, это же так просто.

— ага, а сколько времени было, когда мы последний раз их ставили? — спрашивала она.

— будь я проклят, если знаю, крошка, я пьяный был.

— ты бы лучше их завел, а то остановятся.

— ладно.

я их заводил, и мы ебались.

поэтому в то утро, когда я решил сходить на Фермерский Рабочий Рынок, часы работать не хотели. мы где–то нарыли бутылку вина и медленно ее выпили. я смотрел на эти часы, не зная, что они хотят сказать, и, боясь пропустить ранний подъем, просто лежал в постели и не спал всю ночь. потом встал, оделся и пошел на ту улицу в Сан — Педро. казалось, там все просто стоят и ждут. в витринах лежало довольно много помидоров, и я умыкнул два или 3 и съел. висела большая черная доска: В БЕЙКЕРСФИЛД НУЖНЫ СБОРЩИКИ ХЛОПКА. ПИТАНИЕ И ЖИЛЬЕ. что это еше такое, к чертовой матери? хлопок в Бейкерсфилде, Калифорния? я‑то думал, что Эли Уитни(10) и хлопковый джин положили этому конец. потом подъехал большой грузовик, и обнаружилось, что нужны еше и сборщики помидоров. вот же срань, Линду надолго оставлять одну в этой постели мне не хотелось. она никогда не могла одна так долго залеживаться. однако я решил попробовать. все начали карабкаться в кузов. я подождал, пока все дамы не заберутся на борт, — а среди них были объемистые. все влезли, и тут начал карабкаться наверх я. здоровенный мексиканец, явно нарядчик, начал закрывать задний борт:

— простите, сеньор, мест нет! — они уехали без меня.

к тому времени пробило 9 вечера, и прогулка до ночлежки заняла у меня еше час. я проходил мимо хорошо одетых, глупых на вид людей. один раз меня чуть не переехал какой–то злюка в черном кадиллаке. уж и не знаю, какого рожна он злился. может, из–за погоды. жаркий день стоял. дойдя до ночлежки, пришлось переть по лестнице пёхом, поскольку лифт располагался в аккурат возле хозяйкиной двери, и хозяйка постоянно с ним еблась: то медяшку драит, то просто шпионит, задница.

доверху — 6 этажей; взобравшись, я услышал из своей комнаты хохот. Линда, сука, не слишком долго меня дожидалась. ладно, жопу надеру и ей, и ему. я открыл дверь.

там сидели Линда, Лжини и Ева.

— Дорогулечка! — сказала Линда. она подошла ко мне. разоделась — даже напялила высокие каблуки. языком чуть ли не гланды мне достала, когда мы поцеловались.

— Джини только что получила первое в жизни пособие, а Ева уже давно на нем сидит! это и празднуем!

портвейна — хоть залейся. я зашел, принял ванну, а потом вышел в одних трусах. мне всегда нравится ногами щегольнуть. у меня — здоровеннейшая, мощнейшая пара ног, что я только видел на мужиках. остальной я много собой не представляю. и вот я сел в своих рваных трусах и задрал ноги на кофейный столик.

— ёбть! поглядите только на эти ноги! — сказала Джини.

— ага, ага, — поддакнула Ева.

Линда улыбнулась. мне нацедили вина.

сами знаете, как оно бывает. мы пили и болтали, болтали и пили. девчонки сгоняли еше за пойлом. еше поболтали. стрелки описывали круг за кругом. вскоре стемнело. я уже пил в одиночестве, не снимая драных трусов. Джини ушла в спальню и вырубилась на кровати. Ева отключилась на кушетке, а Линда — на маленьком кожаном диванчике в коридоре перед ванной. я по–прежнему не мог понять, почему тот мексиканец захлопнул передо мною борт. я был несчастен.