Эльдар Ахадов - Северные рассказы и повести

Третья машина, шедшая с нами, не наша — подрядчиков. И не «газушка», а ГТТ. Вроде посолиднее выглядит. Увы, только выглядит. Гнилье натуральное. Три десятка лет машине. Всё латанное–перелатанное, мененное–перемененное внутри этой гремящей «консервной банки» на гусеницах…

Вешки у нас со второй машины на ходу ставят два молодых, укутанных в тёплое по самые глаза (и правильно, что укутанных), ненца.

Всю дорогу мы впереди, а ГТТ постоянно останавливается. Приходится поджидать. Интересная штука с ней происходит. Остановишься, ждешь второй вездеход, ждёшь, а его нет и нет. Пару раз по три часа ждали. Потом возвращались. И как только наша «газушка» появлялась в пределах видимости того вездехода, как он тут же начинал встречное движение. И при встрече с нами дорожный мастер, сидевший в нем, опять бодро объяснял, что они ужасно поломались, долго чинились и только что починились окончательно. Странная тенденция… Очень странная. Похоже, что ни фига они не ломались, а просто стояли. Пока стоишь — риска ведь никакого нет: другие всё за тебя сделают, а ты потом отважно отрапортуешь начальству о выполненном задании, и том соврёшь, как храбро подстраховывал первую машину, и, конечно, всегда был наготове немедля вытащить её из любой передряги.

Только нам без вешек идти вперёд никак нельзя. Потому что путь надо размечать для тех, кто придет потом. А все вешки там, в ГТТ.

Один лишь раз — на хорошем участке дороги, отстроенной до нас буровиками, ГТТ вдруг рвануло вперёд с неописуемой скоростью. «У меня жена на 73‑ей поварихой работает!» — донесся торжествующий удаляющийся голос дорожного мастера. И больше, пока не добрались до поварихи, мы никакого ГТТ догнать не смогли.

Нас в «газушке» трое: Денис, Гамза и я. Мы с Денисом впереди, Гамза — в кабине. Он, в качестве техника, помогает Денису в каждом случае, требующем какого–либо ремонта или осмотра технической части нашей «боевой» машины. Кроме того, Гамза замечательно готовит чай на газовой горелке во время остановок на перекус. Вообще, с ним веселее и Денису, и мне. Гамза и Денис постоянно подтрунивают друг над другом.

Ловлю себя на мысли: вот мы — думаем по–русски, говорим между собой на русском, осваиваем Север России. И, по сути, сейчас все трое мы — русские, абсолютно русские, хотя при этом Денис — фактически молдаванин, а я и Гамза — азербайджанцы. Но мы делаем то, что нужно России, потому что наша дорога помогает осваивать богатства этой страны, и по большому счету верой и правдой служит её народу.

И не дай Бог, чтобы о ком–то из них, делящихся сейчас и здесь в лютый мороз посреди неоглядной тундры поровну с товарищами своими куском хлеба и глотком воды, какой–нибудь юный бездельник в большом суетливом городе завопил вслед: «Эй! Черномазые! Понаехали тут!» Я не знаю, не знаю я: что тогда сделаю, но я что–нибудь сделаю обязательно. Ради них, потому что они оба — настоящие. Во всех смыслах этого слова.

В свете фары на мгновение что–то ярко блеснуло впереди: песец! Луч света попал прямо в округлый глаз зверька. И глаз этот сверкнул драгоценным камнем в ночи. Белое пушистое существо заметалось на свету, прячась за кустиками и сугробами. А потом успешно исчезло. Оленей диких нам с Денисом в этот раз не встретилось ни одного, а вот с зайчиком возле 36‑й скважины и превеликим множеством снежных куропаток по всему нашему пути нам довелось увидеться. Иной раз, куропатки, словно заколдованные, сами летели на наш свет, сворачивая в сторону лишь в последний момент чуть ли не из–под движущихся гусеничных траков. Впрочем, оказавшихся совсем уж под ними — не было. В этом отношении наша совесть чиста.

Помимо мороза наши неприятели — глубокие и узкие, как рвы, овраги, способные объявиться в любой момент, и речной лёд, местами вздутый, мутный, с буграми предательских трещин, под которыми могут оказаться пустОты.

Снег цепляется за любые препятствия на ровной поверхности, практически на глазах образуя надувы и сугробы там, где наши следы продавили ровную почти лишенную снега поверхность тундры.

Петляя среди озерных обрывов, мы приближаемся к темным кустам, похожим на «белогвардейские цепи», которые у реки, как в известной песне о том и поётся. Сквозь них приходится продираться вслепую. Я знаю где мы находимся, но что конкретно предстанет перед нами в следующий миг, я, конечно, знать не могу. Продвижение вслепую длится бесконечно долго, но всё–таки и оно когда–нибудь кончается.