Эльдар Ахадов - Северные рассказы и повести

Всю дорогу ветер дул в «спину» вездеходам, и потому весь поднятый гусеницами снег — мелкая пыль — на стеклах. Налип капитально, «дворники» не успевают смахивать. Боковые окна и снаружи и изнутри покрыты толстенным слоем несдираемого ничем инея. Передние же, обогреваемые водительской печкой, ещё кое–как поддаются. Денис, чертыхаясь, отдирает налипшие и примерзшие куски.

Спать ложимся вповалку внутри кабины от Газ‑66, установленной на «плечах» «газушки». Между правым и левым сиденьями на выдвинутых из них брусьях Гамза и Денис раскладывают заранее припасенные лаги. Так места хватает для троих спящих. Двигатель на время сна никто, естественно, не глушит: во–первых, тут же выйдет из строя. Во–вторых, даже если б и не выходил из строя: потом его по–любому никакими силами до самого лета не заведешь.

Просыпаюсь в темноте от лютого мороза, всё ж таки пробравшегося внутрь кабины. Сквозь промороженное заднее окно ничего не видно, но слышно, как кто–то ходит, топчется. Вдруг в кабину начинает идти густой смрадный дым из выхлопной трубы. Дышать невозможно. Глаза открыть тоже: щиплет чертовски.

Выскакиваю из кабины наружу. Напротив кабины стоит коренастый крепкоскулый Эдик Ковалев — начальник дорожно–строительной группы и довольно посмеивается. Это он таким образом будил нас: закрыл руками выхлопную трубу, чтобы газ пошел внутрь… Гамза с Денисом, кашляя и щурясь, вываливаются из кабины следом за мной.

Только собрались ехать дальше, как у нашей передней машины перестает работать самая мощная «искательская» фара. Денис в зачуханных рукавицах пытается найти место обрыва провода. Рукавицы мешают, и тогда он невзирая на утренние минус 52 скидывает их. Начальник с недовольным видом садится в заднюю вторую «газушку» и захлопывает за собой дверцу. Минут через двадцать фара восстановлена, Денис с обломанным ногтем и почерневшими пальцами берется за рычаги. Взревел мотор. Мы двинулись дальше. И остальные — за нами.

Почему именно эта «газушка» впереди? Потому что мне её вести по навигационному прибору, а Денис уже ходил здесь со мной дважды в прошлые зимы, в отличие от других водителей, которые здесь первый раз, впрочем, так же, как и Ковалев.

Тот уже несколько раз выспрашивал у меня: когда же, наконец, мы доберемся до скважины номер 73.

Да, оказывается, он не совсем горит желанием нести с нами тяготы пути. Вернее, совсем не… Он здесь только до семьдесят третьего номера и ни метром дальше, поскольку, как сам же и сообщает: главный инженер треста дал ему указание возвращаться с этой точки нашего маршрута назад для проезда на другие «особо важные» дороги. Не знаю, был ли он там, но что спустя десять дней в той стороне, куда его якобы срочно отправили, я не заметил ни единого гусеничного следа — факт. А я своим глазам в тундре пока что верю больше, чем чужим словам. Были на то причины. И не раз.

В общем, «свалил» начальничек из доблестного отряда первым. Хотя и просили его проехать ещё всего лишь десять верст, не по целине, как здесь, у реки, нет, а по хорошей накатанной нетерпеливыми буровиками дороге, отстроенной ими между рабочими скважинами правого фланга разведочной площади ещё до нашего появления. Там, у другой скважины, в десяти километрах от семьдесят третьего номера, находилась сейчас основная масса техники, горючего и людей.

По–хорошему, можно было бы скоординировать наши действия с ними, договориться о взаимодействии, о взаимопомощи, уточнить: что именно сейчас важнее сделать, кому и для чего: ведь дорогу–то мы для этих людей и строим, а не просто так — покататься. Они по сути и есть главные заказчики зимника. Их водителям здесь на нём всю зиму работать.

Бесполезно. Глаза в ответ тут же остекленели, а уши не слышат ничего. Мало того, что сам уехал, так ведь уехал–то на вездеходе. И вместо трех у нас осталось две машины. И ведь ни одного дорожного указателя не догадалось доблестное начальство изготовить заранее. Вроде, тьфу, мелочь какая. А для кого–то из тех, кто тут по зимнику сквозь пурги да метели будет до поздней весны грузы перевозить, точно погибелью обернуться может. Ладно, авось, придумаем что–нибудь. Русский авось — хороший авось, деваться–то некуда. Ну, и что: что начальство удрало? Работать–то всё равно надо. А то ж ведь это самое начальство потом не с себя (естественно) а с тех, кто остался, не сбежал с ним, ох, как строго спросит, последнюю рубаху сдерет, не пожалеет (глаза–то стеклянные, уши–то просьб не слышат).