Эльдар Ахадов - Северные рассказы и повести

А тут в пещере расширение началось, только они хотели в него идти, как оттуда загудело что–то. Потом крик был — жуткий такой. Мать про него как вспоминала — сразу с лица менялась. Будто мучают кого–то, убивают… И рыдания. В голос… А следом — земля под ногами у них затряслась. И вихорь чёрный из темноты — как налетит!.. Говорила, вихрь этот крутил их, крутил и выталкивать начал. Напугались все в усмерть! Вышвырнуло их вихрем из пещеры–то! Одного за другим: как семечки! Мать говорила, только она Божий свет увидела — упала в траву и сознание потеряла! И все они одновременно сознания лишились… А ведь их там человек пятнадцать было, не меньше! Во–от…

Очухались они, оглянулись: а трещины той нет! Обвалилось всё! Пробовали разгрести. Куда там! Ещё пуще валиться стало. Осыпалась земля: и скалы уж не видно. Вот тогда–то и припомнили историю про братьев–разбойников…

— А ты, Иван Егорович, как? Ты же говоришь, сам там побывал?..

— Ээ… То опосля было. Много лет прошло. Война кончилась. Сталин умер. Я уж годов на семь старше твоего Митьки был. Взрослый мужик. Послали меня, зачем не помню, в райцентр. Председатель коня дал. Колхоз у нас был: «Заря коммунизма» назывался. Ты хоть слыхал про коммунизм–то? А? Чего молчишь?..

— Ты лучше про пещеру расскажи…

— Эх, ты! Неуч! Распустил вас Геннадий–то Иваныч!.. Ладно, лопоухий, слухай дальше. В райцентре я припозднился. Темнеть начало. Обратно еду, погода испортилась. Ну, я свернул напрямки между Зван–горами. Ветер гудит. Деревья шумят. Конь храпит. Вижу: впереди маячит кто–то: тёмный, большой. Вроде мужик. Думал: догоню, курева спрошу у мужика–то.

Догоняю. Ага. Окликнул даже. «Закурить,» — говорю, — «не найдётся?» Глядь: а это медведь. Как заревёт он! Конь шарахнулся, меня сбросил. Я об дерево шибанулся и со страху сознание потерял. Очнулся на рассвете: холодно стало. Сыро. Роса кругом. Туман.

Очнулся. Гляжу: вроде камень большой напротив меня, а за камнем на взгорке — дыра в земле. Но, не нора, а поболе будет. И с чего, не знаю, полезть туда решил, посмотреть. Дурак же молодой, чего там!

Пролез туда, в дыру эту. А там расширение. Явно. Спичками маленько почиркал: точно, потолка даже не видно. Ну, дальше лезти не стал: сообразил хоть, что освещение у меня хиловатое. Но дури хватило «ау» крикнуть. Тут такое началось!.. Всё вокруг сыпется! Стон жуткий прям из–под земли… Никогда того не забуду!.. Ух! Аж мороз по коже!.. И вихрь поднялся. Да как швырнёт меня! Раз!.. И второй!.. И наружу меня выбросило. Как взрывом… Со страху думал, что и дух из меня вон… Да нет. Очухался. Зашибло только маленько. Домой побёг. Не оглядывался даже. Тут не шибко–то и далеко. Сам знаешь.

Дня три меня колотило со страху–то. Матери рассказать пришлось. Она мне строго–настрого тогда наказала в ту сторону не ходить.

Ну, как не ходить?! Конечно, пошёл. Только не нашёл я там ничего больше. Сколько потом ни искал: не нашёл. Я ж вам с Митькой объясняю–объясняю. А вы всё понять не хотите: пещера та существует. Только открывается она редко. И входить в неё опасно. Нелюдью оттуда тянет. И не всякий её найдёт. И не всякий в неё войдёт… И не всякий потом выйти сможет.

— И вот тогда–то у них и началась война!..

— Когда «тогда»? Какая война? Ой, чё ты, дед, буровишь–то?..

— Вот что знаю, о том и говорю! За сколько купил, за столько и продаю. Война, я тебе, Федька, говорю, самая настоящая началась! В самый солнцеворот, в «страшные» вечера между новогодьем и крещеньем!

— Да, ну, брехать–то! В солнцеворот — согласен. Только не в «страшные» вечера, а в страстную неделю перед пасхой!

— Вот ты меня, старика, будешь учить!.. Да ты хоть кого спроси, хоть куму мою!..

— Кого? Бабу Аришу, что ли? Ага, помнит она!.. Ты у ней какой сегодня день спроси, она тебе нагородит. У неё куры по три раза в день несутся, а потом замуж хотят.

— Ну, и не буду тогда тебе ничего рассказывать, раз ты умный такой. Ишь, выискался. Вчера вылупился, а сегодня уж всё знает…

— Ладно, дед. Бреши дальше. Интересно же.

— Не буду. Это пёс брешет, а я правду говорю.

— Ладно, ладно… Пусть будет правда.

— Тогда не перебивай. И гармошку свою убери подальше. А то звону от неё много…

— Ладно, убрал.

— А налить? Глянь: у меня уж и стопочка пустая.

— Да, тебе ж, дед, много–то нельзя. Сейчас окосеешь ведь, заговариваться начнёшь и уснёшь ещё…