Эльдар Ахадов - Северные рассказы и повести

Потом, внезапно заглянув мне в глаза и что–то, наверное, поняв в них по–своему, достает стопку из шкафа, водку из холодильника, ставит их на стол и молча выходит.

Я не знаю, что со мной происходит. Я не плачу и не смеюсь. И вообще, я, кажется, не думаю ни о чем. Просто наливаю сам себе стопку. И пью. И вторую… И третью. И не пьянею… И вдруг забываюсь. И не помню больше. Ни о чем.

Нужен вездеход. Срочно. А лучше — два. А ещё лучше — три вездехода, для надежности. Но вездеходов у нас в конторе, увы, нет. Ни одного. «Никаких проблем,» — пожимает плечами Щербаков — «За ваши деньги — любые причуды.» Он отослал генеральному факсом рапорт о том, что можно нанять частника, но это стоит денег. На дворе кризис. С деньгами проблемы у всех. Но если шеф даст «добро» — вездеход будет завтра же. «Шеф дал «добро», — «объясняю я. «Пусть подтвердит письменно. Мне нужна виза на рапорте,» — отвечает осторожный многоопытный Владимир Алексеевич Щербаков. Звоню в контору. К вечеру приходит факс с визой. На дворе минус сорок восемь. Темно. Тихо и морозно.

К утру потеплело. Началась пурга. Включаю навигационный прибор — GPS. По привычке ищу в нем функцию, показывающую время восхода и захода солнца. Вижу прочерки в обеих строках, и, внезапно осознаю реалии жизни: солнца здесь долго ещё не будет — полярная ночь. Тут же вспомнилось, как пару ночей назад по дороге сюда, в поселок, Щербаков остановил машину в Старом Уренгое возле каких–то домов, исчез в темноте на несколько минут и вернулся, волоча за плечами громадного плюшевого зайца бело–голубого цвета. Из–за необыкновенной величины игрушечного животного мне захотелось его сфотографировать. Вспышка в темноте, разглядываю снимок на экране фотоаппарата. Обнаруживаю, что заяц слеп. То есть, глаз у него нет — просто белые плюшевые пятна–бельма. Догадываюсь, что глаза–пуговицы, вероятно, не успели пришить. Начинаю невольно размышлять о символизме ситуации: детям Заполярья, которые и так редко видят солнце, везут в подарок громадного слепого зайца, который не видит вообще, по определению. Гм, вроде что–то в этом есть, намек какой–то…

Щербаков нервным голосом сообщает, что вешки в РММ (ремонтно–механических мастерских) делаются, однако указателей не будет, потому что у него нет художников, которые умели бы рисовать буквы. Как будто для написания букв и впрямь необходимы художники… Забавно. Улыбаюсь и киваю в ответ, что всё понял. В цехе и впрямь лежит гора двухметровых вешек, и отчаянно сквозит откуда–то с улицы. Мерзнут руки. Даже в перчатках.

С вечера договариваемся со Щербаковым о том, что как только завтра вешки погрузят на вездеход, он сообщит мне об этом, и мы встретимся возле РММ. «Парней тебе дам нормальных вешки выставлять. Ты ими только вовремя командуй, ага?» — и стоит, улыбается…

Парни в солидных зимних комбинезонах с капюшонами стояли на крыше ГТТ (гусеничный транспортер–тягач) и увязывали там между собой последние вязанки с вешками. Понизу возле них вертелся мужичонка лет пятидесяти пяти с усами, в шапке и потертом вязаном свитере. Почему–то обеими руками он держал перед собой металлический термос с черной крышкой. Подскочил ко мне и, как–то суетливо, вроде ни к кому особо не обращаясь, но в целом спрашивая у всех сразу, обратился с вопросом: «Где бы кипяточка достать?» Очень уж он напомнил мне солдата Шадрина из старого советского фильма «Ленин в Октябре». Почти что один в один напомнил. Я даже маленько замешкался с ответом. Впрочем, мужичонка, не дожидаясь ответа, поставил термос на снег у моих ног и побежал в столовую «за кипяточком». Почему он при этом не взял с собой термос, и более того, оставил его на моё попечение, непонятно. «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить».

Перед самым выходом с территории базы подъехал на «Ниве» Щербаков. Оказалось, усатый мужичонка по имени Коля и есть тот самый водитель вездехода, который подрядился довезти меня и рабочих до самого конца. Вот только понятия об этом конце у всех … были разные.

Проще всего рабочим–стропальщикам Роману и Андрею. Им — всё равно куда именно ехать: есть начальник, есть приказ, есть другой начальник, есть водила — им виднее. Щербаков твердо сообщил мне, что водитель знает дорогу до чужой лукойловской скважины под номером 2020 (почему–то здесь, на Севере, это читалось не иначе как «двадцать двадцать»), а далее уже я поведу всех к нашим буровым согласно направлениям, которые заложены в программу моего GPS. Тем более, что дорожники только что рапортовали ему о том, что дорога на двадцать двадцать ими проложена и отвешкована. И тут Николай спокойно так отвечает, что дорогу на двадцать двадцать он не знает и не видел никогда. И вообще, считает, что мы сами должны ему её показать.