Эльдар Ахадов - Северные рассказы и повести

Эх, где ж тут место подвигу–то — в этой звёздной от мороза тайге с несколькими домиками и вагончиками посредине? Нету места. Одни фильмы… Но «не долго музыка играла». На каждого отдельно взятого васина однажды непременно найдётся свой варфоломеев.

Стриженый под «ноль», молодой, тощий, дёрганый мастер Варфоломеев приехал в полночь. В приказном тоне он тут же потребовал немедленно разместить его людей по вагончикам, заявил, что не видит здесь начальника и сразу же начал сообщать по телефону и рации о бардаке на объекте.

Васин обиделся и ушел спать. Через пару часов всё затихло. Народ разместился, разбредясь по вагончикам, и место нашлось каждому, и зачем нужно было портить друг другу нервы произнося и выслушивая разные не очень приятные слова — непонятно. С Варфоломеевым прибыли на вахтовом «Урале» человек двенадцать…

А утром на переговорах по рации с начальством нам невольно довелось видеть совсем другого Варфоломеева: его непосредственный начальник с подбазы минут сорок чехвостил несчастного в хвост и в гриву. Тот лишь воздымал печальные воловьи очи к небу, опускал их долу и пытался произнести нечто членораздельное. Однако, ничего хорошего из этого у него не получалось.

Куда только девался его ночной гонор? Куда улетучились надменный взгляд и металл в голосе? Совсем другой теперь Варфоломеев. Плохо ему. Ой, плохо. Сердобольный Васин наливает для расчехвощенного мастера кружку кипятка, участливо предлагая на выбор чай или кофе, и даже достает из морозилки шмат сала. Ничего не помогает! Насупленный Варфоломеев с трагедией на лице поднимается с дощатых нар, закуривает и выходит в дверь.

То взлетая над оголенными вершинами берез, то ниспадая с пухлых от снега елей, в воздухе искрится снежная пыль. Мы с Олегом идём по сорокаметровой в ширину полосе, с которой лес, по идее вроде как убран. Хотя ногам как бы некстати тут и там подворачиваются торчащие из–под снега свежесрезанные его останки, рядом с коими сиротливо чернеют полутораметровые пни.

Нужно найти ось трассы, которой положено быть обозначенной на местности специальными реперами или направляющими. Нам достаточно их отыскать. Это так легко говорится, но не везде и не всегда легко получается. И мы не просто бредем по многокилометровой вырубке среди тайги, да ещё всё время вверх, на подъем, а заняты серьёзным делом: ищем гвоздики на затёсанных и подписанных пнях, а также высокие, помеченные краской, вехи–жерди с указателями или без оных.

Суть вопроса проста. Мы, заказчики, принимаем вид работ (трассирование) у одних подрядчиков и тут же передаем их другим — строителям нефтепровода. Стволы деревьев на просеке лежат, как попало, во многих местах они прикрыты щедро выпавшим снегом и не видны, поэтому идти сложновато, ноги то и дело проваливаются куда–то, иногда — очень глубоко, скользят между невидимыми телами поваленных лесных красавцев…

Топограф Лёша Дементьев, работник наших подрядчиков, сдающих трассу, привычно рассекает на «Буране». Лицо его обветрено и проморожено настолько, что напоминает некую древнегреческую маску времён Эсхила, Софокла и Еврипида. Он разыскивает свои же подписанные алой краской пеньки с гвоздиками и показывает их нам. Но не долго. В очередной буерачине снегоход застревает всерьёз и надолго. То есть, сегодня о видах на «Буран» можно уже не вспоминать..

Всё это время мы с Олегом пробираемся по просеке и беседуем о жизни, чтоб не скучно было идти. Шрам Олегу достался на память о производственной травме в Юрге, куда переехал с севера, потеряв в зарплате и должности из–за здоровья дочери, которой врачи настоятельно рекомендовали покинуть полярные широты. А уж какая она у него умница, да какой талантище: и рисует — в детских конкурсах побеждает, и даже стихи пишет — парочку уже напечатали в газете. Вот она какая — Олегова дочка. Рассказывает, как песню поёт, аж весь светится.

А воздух продолжает искриться на солнце. Мы возвращаемся. На сегодня всё. Утро вечера мудреней. Завтра будет видно, что делать…

Ночью в вагончике с нещадно жарящими калориферами, разметавшись в постели, вдруг увидел во сне Растригина. Занятный такой мужичонка в неизменном галстуке — коротком широком цветастом «с петухами» по тогдашней моде. У него аккуратный кругленький животик, на котором означенный галстук лежит, аки поднос в общепите. Губы мусье Растригина широкие, шлёпающие, вечно будто жующие. Между прочим, не хухры–мухры — главный инженер золотодобывающей артели!