Марина Голубицкая - Вот и вся любовь

— Не хочу–у–у.

Через неделю призналась:

— Я такая испорченная… Обними меня… как тогда, в раздевалке…

Мы как раз проходили «Войну и мир». Толстой все плотское осуждал. Но ведь желания были! И у Фейхтвангера, и у Хемингуэя… Мы не рассказывали об этом никому, мы и друг с другом говорить об этом стеснялись. Он нарушал какую–то границу, я вспыхивала: «это пошло!», потом вспоминала, краснея, потом «не могла без этого». Боялась нежности, стыдилась страсти, чувствовала, что любовь не бывает другой. Почему это считается низменным? Почему великий Ленин бездетен? Уже были и история, и культура, и, не вполне понимая, что говорю, я шептала ему: «Хочу знать, каким был Ленин как мужчина и Елена… Елена как женщина» .

Я не заметила, как она вошла, мы шумели после перемены. Новый класс, новые отношения. Учителей физики и математики встречали почтительно, ради них и пришли в эту школу. Я не заметила, а она вошла. Все встали, я тоже, продолжая болтать с соседкой. Скользнула взглядом — ой, что это, кто это?! Так не стригутся даже под мальчишку! Так не стригут поседевшие волосы. Ни косметики, ни украшений. Впалые щеки, серые глаза. Она всерьез или это недоразумение? Повернулась к соседке:

— Это что?

— Литература!

Платье строгое — учительское, туфли на школьном каблучке. Какая она… невесомая. Стоит легко, глаза смеются. Сама смешная, а смеется над нами.

Потом у нас вела практикантка.

Потом она влепила мне «3/3» — за сочинение о тургеневских девушках. В старой школе мои сочинения диктовали как ответы к экзамену! Неделю мучаюсь, подхожу после урока.

— Елена Николаевна, можно спросить? — Она заполняет журнал, я стою, мне неудобно, неловко. Кладу на стол злополучное сочинение. — Не понимаю, за что эта тройка.

Она смотрит в тетрадку, поднимает глаза.

— Здесь же написано: «Не своим языком».

Я краснею, запинаюсь.

— Здесь написано, а вы что же… вы же знаете, почему…

Смотрит в глаза. Внимательно, долго.

— Не понимаешь?

— Нет.

Не испытывает, просто хочет понять.

— Так ты писала сама?

Ах, вот в чем дело…

— Конечно, сама!

Долгий взгляд, спокойный и легкий — так легко смотреть ей в ответ: ей интересно, она думает, когда смотрит. Говорит медленно:

— Так это, значит, я твое достоинство, твой литературный стиль сочла за недостаток?

— Да, наверное.

— Ох–ох–ох…

Она теребит кончик носа, берет красную ручку, зачеркивает «3/3». Я стою, потупившись, жду справедливости. Она протягивает тетрадь — в ней «4/4». За что?!! Смотрит серьезно и грустно:

— Ну, подумай. Там все сказано.

Там сказано то же: «Не своим языком».

Две бабули на почте выбирали календари с котятами, я ждала, чтоб отправить письмо Е. Н. Все вокруг вызывало тоску: обтерханые обои, хмурая служительница за конторкой, шпагат и сургуч в нерасторопных ее руках, грубый шелест оберточной бумаги. Бабули повесят этих слащавых фотокотят у себя в комнатах. Вдруг вспомнился урок: «Описание интерьера. Комната Фенечки»…

— На подоконнике банки с прошлогодним вареньем… Занавесочки…

Е. Н. берет книгу:

— А посмотрите, как Фенечка нарядила икону… вот здесь: темный образ Николая чудотворца … Да, вот: фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию …

Мы проходили «Отцов и детей»: разбирали, анализировали, мы прямо–таки смаковали детали! Эмансипэ Кукшина музицировала, стуча плоскими ногтями по клавишам, а через несколько страниц в гостиную вошла собака, стуча ногтями по полу… Потом была «Война и мир». Целый мир зашумел на уроках, — зашумел, отшумел и успокоился в тишине классного сочинения…

Она поднималась по лестнице с пачкой тетрадей, я бежала к трюмо.

— Ой, Елена Николаевна, здравствуйте! Это наши тетради?

— А, Иринка! — радостно смеется. — Угадай, что у тебя?

Она задержалась у перил, я остановилась ступенькой выше. Она не станет снова так шутить! «Ни за что не угадаешь», — сказала в прошлый раз. Конечно, не угадаешь, кто же поставит по литературе четверку, когда по русскому пять?! Пытаюсь собрать волосы, они разлетаются в вихре перемены.

— Ну, сейчас… сейчас, наверное… — Заглядываю ей в глаза и догадываюсь: — По литературе пять?

Она протягивает тетрадь. Позавчера я вздохнула, засыпая: написать бы Наташу по эпилогу — про семью, материнство — жаль, что такую тему никогда не дадут… На сочинение дали две физики и две литературы. Елена на доске выписывала темы, последняя — «Наташа Ростова как нравственно–эстетический идеал…» За окном еще не рассвело, в классе жарили батареи, мне не хотелось писать про первый бал. Я зашелестела закладками, примериваясь к Пьеру — Елена Николаевна скрипнула мелом и вывела в скобках: «по эпилогу»…