Владимир Пронский - Стяжатели

— Ну, если такой случай. Обязательно выручу!

Раскрасневшаяся, чуть растрепанная Наталья появилась через час, пакет яблок принесла, чтобы усыпить бдительность Ольги Сергеевны. Усыпила, поболтала с Ладой о том о сём и быстренько убежала. А едва добралась до дому — сразу позвонила и нетерпеливо спросила, будто спрашивала о собственной беременности:

— Ну и как?!

— Не гони коней! — рассерчала Лада. — Сама позвоню!

Позвонила она, окончательно разволновавшись, когда дважды убедилась в своем подозрении, и спросила у подруги:

— Крестной будешь?

— Запросто! — рассмеялась Наталья.

— Вот и хорошо. Только пока об этом — никому, поняла?!

— От кого залетела–то?

— Когда крестить будем — познакомишься! — улыбнулась Лада и осталась довольна своей загадочностью.

Она несколько раз пыталась дозвониться до Николая, а как услышала его голос, то хотела тотчас отругать, но вовремя сдержалась, попросила прийти, чтобы рассказать обо всём, что узнала сама, понять его отношение к этой новости.

— А отец? — спросил Шишкин.

— Обойдется!

Шишкин хотя и обещал ничего не приносить, но все–таки пришел с сумкой фруктов; правда, Лада их не смогла увидеть, лишь потом узнала от матери, что «гость» явился не с пустыми руками. В прихожей Николай поздоровался с Ольгой Сергеевной, снял куртку, а она подала ему гостевые шлепанцы.

Гость тихо прошел в комнату и закрыл за собой дверь. Лада указала на стул рядом со своим креслом и вздохнула:

— Ну, здравствуй, пропащий человек!

Николай не видел Ладу со времени посещения в московской больнице. Вместо того чтобы присесть, Николай опустился на колени и осторожно обнял Ладу. После поцелуя она какое–то время сидела с закрытыми глазами, а он взял ее руки в свои и смотрел то на них, то на порозовевшие губы и не знал, что сказать, и надо ли вообще о чем–то говорить. Когда же она все–таки приоткрыла глаза и посмотрела на него долгим изучающим взглядом, он спросил:

— Чего звала–то?!

— В Москву со мной поедешь жить?

— Сию минуту?

— Вот поправлюсь и рванем! Слабо?

— А что — легко! — подхватил Шишкин ее тон и порадовался: знать, на поправку пошла, если шутить захотелось.

— Я серьезно. Создадим дружную семью, я рожу ребенка и будем жить всем на зависть! Сможешь нас обеспечить?

— А то.

— Тогда. слушай. — вдруг изменила тон Лада, и Николай увидел чуть заметные слезы. — Я сегодня узнала, что забеременела. Представляешь, у нас с тобой будет ребенок?!

— Ты что — у врача была?

— До врача мне не дойти, но узнала… Скорее всего так и есть. Так что он, совсем еще маленький, уже живет во мне. Вот здесь! — Лада аккуратно обхватила низ живота, словно резким движением могла навредить тому, кто в ней поселился.

Только после этих слов, а более от движения ее рук, Николай понял, что Лада не разыгрывает. Блестевшие слезы это подтверждали. Разве их можно выжать по заказу?! Шишкину и самому было в пору прослезиться. И у него действительно душа заткнулась, и какое–то время он сидел, не зная, что сказать Ладе, как донести до нее удивление, а главное, ту радость, которая начинала в нем расцветать. Ведь это надо представить: он будет отцом, у него будет ребенок! И как только так подумалось, то сразу резанула мысль: «А где ютиться с этим ребеночком? Или она ничего не понимает?»

— Чего молчишь–то?! — спросила она, когда неопределенное молчание затянулось.

— На моем месте любой–каждый замолчал бы. Где жить- то будем?

— Я же сказала!

— А отец?! Он ведь житья не даст!

— Квартиру снимем, в общежитие уйдем! Да, кстати, о какой казенной койке ты упоминал?

— А ты разве ничего не знаешь? По местному телевидению показывали!

Лада посмотрела вопросительно и удивленно.

— Барак мой сгорел. Так что теперь я бомж. Спасибо, что койку в фабричной общаге дали! Тебе нужен такой муж?

— Нужен. А если отец моего будущего ребенка — бомж, как ты говоришь, то я пока далека от этого статуса и не по- зволю сделать нашего ребенка несчастным. Так и знай! — Лада откинулась на кресле, закрыла глаза и затряслась в плаче.

— Извини, не хотел обидеть, но ты действительно пойми меня и то положение, в каком я очутился.

— Понимаю и поэтому еще больше люблю! Поцелуй!

Пожар в Княжске почти никак не повлиял на настроение Самохвалова, хотя злорадство от всего случившегося нет–нет да прорывалось в душу. Ведь то, что он хотел сделать с Шишкиным, случилось без его на то разрешения. Совесть его была чиста. Лишь на другой день, когда Антон Тимофеевич находился в полусотне километрах от Княжска на охоте и стоял на номере, ожидая появления лосей, он вспомнил, что перед Новым годом в разговоре с начальником милиции обмолвился, когда зашел разговор о Шишкине, что, мол, этого кобла давно бы надо поджечь и по миру с сумой пустить! Самохвалов о том разговоре в тот же день забыл, а Гунько, видно, запомнил и принял как руководство к действию. Хотя теперь об этом не спросишь напрямую, но это, когда–никогда, а всё равно раскроется. Единственное, что Самохвалов не оставил без внимания, — это то обстоятельство, что, получив список погорельцев и увидев, что Шишкин жил в приватизированном жилье, внутренне обрадовался и подумал, что Бог есть, если он решил таким способом наказать этого нахала.