Вадим Тарасенко - Спасите наши души

— Галя, как и мать, стала дояркой. Вышла замуж, уже имеет двоих детей.

— Так ты у нас дядя.

— Дядя. Я забыл тебе сказать, что и у брата есть сын.

— Так ты двойной дядя, — пошутила девушка.

— Двойной, чуть грустно усмехнулся Сергей. — Только вот ни разу отец.

Инна взглянула в темно–карие глаза мужчины и тихо произнесла:

— Я думаю, у тебя еще все впереди, — девушка осторожно положила свою руку на руку священника.

Тот посмотрел на девушку, взгляд его повеселел:

— Я тоже так думаю, — и мужская рука легла сверху на женскую…

— Вам еще что–нибудь принести, перед Сергеем и Инной возник кругленький, угодненький мужчина.

Руки неохотно, провожаемые взглядом этого неожиданно возникшего колобка, расстались.

Сергей неприязненно посмотрел на подошедшего:

— Да мы, собственно, уже все заказали и получили. Ну а если еще что–нибудь понадобиться, то мы Вас позовем.

— Тогда извините и приятного вам отдыха, — глазки стоящего мужчины стрельнули в сторону Инны.

«А ведь это тот самый тип, обслуживал нас с Гришкой, когда мы с ним сюда раз зашли. У него с Гришкой даже какое–то дело было. Гришка тогда еще вместе с ним ушел в подсобку и долго с ним там о чем–то шушукался. И, по–моему, он здесь хозяин, — что–то неприятное заползло девушки в душу. — И пальцы у него такие же противные, как были у Гришки — короткие, толстые, покрытые рыжими волосиками, — Инна невольно скосила глаза на пальцы, собравшегося уходить мужчины, — и такие же, как и у Кольки, — неожиданно про себя, добавила она. Неприятный осадок в ее душе стал тревожным.

— Сударыня, и о чем Вы так серьезно задумались, — теплой волной к Инне пробился голос Сергея.

— Да так не о чем, — и что бы вытеснить из души тревогу, продолжила, — ну и как тебя угораздило стать священником.

— Во–первых, не угораздило, а во–вторых — все во власти Божьей.

— Опять я неуклюже спросила. Извини.

— Да нет, все нормально. А получилось все так. После школы попытался я поступить в Д-ский университет, на физический факультет. Но не прошел по конкурсу, а потом меня забрали в армию, в пехоту. И там я на своей шкуре почувствовал то, что у нас так стыдливо–нейтрально–скромно называют «неуставные взаимоотношения». Но прошел год и мой призыв, и я в том числе, стали дедами. Знаешь, если раб становится господином…

— Знаю, вставила девушка, — это самое страшное.

— Верно. И это, кстати, одна из причин, почему у нас все так нелепо, грязно, кроваво случилось после семнадцатого — сразу много рабов пришло к власти.

— Ты немного отвлекся, — улыбнулась Сергею Инна.

— Ну так вот, стали теперь мы воспитывать новобранцев.

— И ты, что мог бить человека?

— Инна, это сейчас я такой. А тогда… больше десяти лет назад, я собой представлял обычного сельского парня, который мог и выпить, да и что уж там скрывать: и с девушками… кгм… полюбезничать.

— Ай да батюшка, — Инна шутливо погрозила Сергею пальцем.

— Ай да сукин сын, — хладнокровно закончил фразу Сергей.

Оба улыбнулись друг другу.

— Ну и что же было дальше? — продолжила девушка.

— Был у нас новобранец Коля Самойлов. Маленького росточка, с впалой грудью. Словом заморыш заморышем и к тому же еще и туповат. И, естественно, ему стало доставаться больше всех. На нем мы отработали все армейские шутки — он зубной щеткой чистил туалет, по прихоти дедов кукарекал по утрам или еще более мерзкие прихоти выполнял. И все время его били, били. А он все безропотно сносил. Уже практически перед самым дембелем, я приказал ему погладить мне на утро рубашку и подшить воротничок. А перед этим он весь день драил казарму. И парень просто ночью заснул за утюгом и прожег дырку на рубахе. Утром, испугавшись побоев, он спрятался в одном заброшенном сарае — стоял там у нас один на территории части, все у наших отцов–командиров руки не доходили его разобрать. Колю, конечно, нашли. Дали трое суток гауптвахты, а по выходу из нее мы, деды, его еще и избили. И вот вечером того дня, а дело было зимой — мороз под тридцать, ветер, а служил я, кстати, в Архангельской области, пошел я… кгм, по нужде. А туалет, а проще говоря сортир, располагался у нас довольно далеко от казармы. Тем же вечером ветер дул прямо в лицо, если идти в туалет. Словом, пошел я в тот заброшенный сарайчик. Он и недалеко был, и казарма наша его от ветра закрывала. Рванул я дверь этой сараюхи и слышу чей–то скулеж. Сначала думал — собака бродячая. Чиркнул спичкой, о Господи! Стоит этот Коля Самойлов на какой–то куче мусора, а на шее — петля. Смотрит в провал окна на небо и… скулит. Увидел меня — взвыл и начал ногами из под себя мусор отбрасывать. Меня словно кто–то ударил в спину. Я подскочил к Кольке, обхватил его ноги и стал приподнимать его вверх, не давая петле затянуться на шее. А Коля хоть и щупленький, но шестьдесят кило в нем было. Чувствую — уставать стал. Я ему кричу: «Коля, сними, ради Бога, петлю», а в ответ собачий скулеж. Не знаю, сколько времени прошло. У меня уже круги перед глазами пошли, и нужду я прямо в штаны справил. А он все скулит и скулит. Вот так я и стоял, обхватив руками ноги этого невзрачного человека, прижавшись к его грязным сапогам, на морозе, в собственной моче.