Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

— Выступите с речью, — требовали в зале.

— О нет, только не я, — сказал он смиренно.

Все сгорали от любопытства его услышать.

— Речь! Речь! — кричали ему. — Кип, ну скажите что-нибудь.

И тогда, вскинув голову, он заговорил:

— Конечно же, мне есть что вам сказать… хотя бы главное: до сих пор я мечтал, чтобы вы обо мне забыли, мечтал забыть сам себя… Но такой встречи с вами стойло ждать долгие-долгие годы. Даже если больше ничего нет впереди. Почти никого из вас я не знаю, но этот вечер, единственный в моей жизни, буду помнить до конца дней… Вашу отзывчивость, доброту… Ведь еще никому из вернувшихся на волю не оказывали такой поддержки. Сохраним же добрые чувства навсегда. Это главное… все, что можно пожелать. Лучше этого нет ничего… И еще: спасибо вам, спасибо! И всем — счастья в Новом году!

Он отступил назад из-под луча света и отер лицо носовым платком. Он не понимал, почему в зале так тихо. Но вот кто-то воскликнул:

— Ура в честь Кипа!

— Ура, Кейли!

— Урра, урра!

Это был его звездный час.

Ему необходимо было хоть на несколько минут остаться одному — так сильно он разволновался. Торопливо выбираясь из зала, он заметил, что кто-то машет ему у входа. Долговязый, рыжий, худой, там стоял отец Батлер, тюремный священник, и Кип подумал: «Как хорошо, что он приехал сюда в такой вечер».

Слепящий луч фонарика заплясал на широкоскулом веснушчатом лице отца Батлера, когда он облокотился на барьер гардероба. Это девушка-гардеробщица заигрывала с гостем. Откуда ей было знать, что под широким меховым воротником его тяжелого зимнего пальто скрывается круглый воротничок священника.

— Вот это отлично! — воскликнул Кип, подходя к священнику. — Какой же у меня счастливый Новый год!

— Быть может, напрасно я приехал сегодня, — сказал отец Батлер. Лицо у него было печальное — первое печальное лицо, которое Кип увидел за весь вечер.

— Что это вы такой грустный? — спросил Кип.

— Пожалуй, я всегда такой, когда приезжаю в город.

Но Кипу не верилось. Не верилось, что кто-то может быть несчастлив этой ночью. Он был так радостно возбужден, что даже отец Батлер, глядя на него, развеселился. Они под руку поднялись в комнату Кипа. Кип заказал по телефону для отца Батлера вина, спросил, где тот остановился, и стал уговаривать остаться переночевать — сам Кип ляжет на кушетке. Им о многом надо поговорить. Хотелось расспросить отца Батлера о тюрьме, об арестантах, с которыми там подружился. А больше всего хотелось узнать, что отец Батлер думает о его работе в гостинице и о встрече, которую ему тут устроили.

— Мне и во сне такое не снилось, — сказал Кип. — Вы все видели, все слышали?

— Они считают тебя своим чудом, — усмехнулся священник.

— Так вы были в зале?

Отец Батлер снял пальто, расстегнул воротничок.

— Застал самый конец, — сказал он и, оглядевшись, спросил: — Нет ли у тебя домашних туфель?

— Вот, наденьте мои, — ответил Кип, доставая шлепанцы. Он постоял молча, перебирая в памяти только что пережитое, потом сказал: — Поначалу я здорово струхнул.

— Сенатор тоже здесь, да?

— Он прямо как добрый король. И не только ко мне. Говорят, он жертвует благотворительным учреждениям сотни тысяч долларов.

— Такая щедрость обычно верный признак властолюбия, — сухо сказал священник, надевая шлепанцы и не глядя на Кипа. — Ну конечно, человек он хороший. Мне как-то странно было видеть его сегодня таким веселым. Прошлый раз, когда мы встретились, он был так встревожен. — Отец Батлер со вздохом облегчения вытянул ноги в шлепанцах. — Теперь мне легче, куда легче. — И он улыбнулся. — В зале я видел Дженкинса. Странная у него физиономия, все черты лица будто стертые, что это с ним?

Кип тоже улыбнулся, кивнул, вспоминая трогательную речь Дженкинса. Его потянуло прилечь отдохнуть, чувствуя рядом присутствие близкого друга. Лежать тихо и каждой клеточкой тела во всем ощущать обновление.

— Тебе хорошо сейчас, правда? — спросил отец Батлер.

— Да я просто счастлив.

— Никогда не видел тебя таким счастливым, — сказал священник.

— Но почему же вы такой невеселый?

— Да я вот все думаю…

— Знаю, о чем вы думаете.

Отец Батлер помедлил в нерешительности, потом проговорил с тревогой:

— Хочу понять, что все это значит… к чему ты стремишься, куда идешь?

— Куда иду? Да у меня столько планов, больших планов.

— О них-то я и хочу с тобой потолковать.

Из дансинга на углу вывалила шумная толпа, дикие голоса горланили песню: «Доброе старое время» [1] Слова Роберта Бернса на мотив народной шотландской песни. По традиции поется на прощание в конце праздничных сборищ. — Здесь и далее примечания переводчиков. . Отец Батлер и Кип подошли к окну. Задрав головы, гуляки пели, а снег сыпал и сыпал им в лицо. Они пьяно покачивались, толкались, пока не повалились с визгом и воплями в сугроб.