Марсель Эме: Помолвка: Рассказы

Волк стал снова распространяться о своих добрых намерениях, и тогда она спросила его напрямик:

— А как же ягненок?.. Да, ягненок, которого вы съели?

Волка это не смутило.

— Ягненок? — переспросил он. — Который?

Он сказал это спокойно, как что-то совсем простое и само собой разумеющееся, таким невозмутимым голосом и с таким невинным видом, что у девочек мурашки пробежали по спине.

— Как? Значит, вы съели их несколько! — воскликнула Дельфина. — Ну и ну! Прекрасно!

— Ну, конечно, несколько. Я не вижу, что тут плохого. Вы же их едите!

Возражать было нечего. Как раз на завтрак была жареная баранина.

— Ну, так вот, — продолжал волк, — вы видите, что я не злой. Отворите-ка мне дверь, сядем в кружок около печки, и я расскажу вам разные истории. Можете себе представить, сколько у меня их накопилось за то время, что я брожу в лесах и бегаю по равнинам! Если я вам расскажу хотя бы то, что случилось на днях с тремя кроликами на опушке леса, я вас здорово рассмешу.

Сестры спорили шепотом. Младшая считала, что волка надо впустить, и сейчас же. Нельзя же оставлять его на ветру, дрожащего от холода и с больной лапой. Но Дельфина не сдавалась.

— Послушай, — говорила Маринетта, — брось упрекать его за ягнят, которых он съел. Не может же он морить себя голодом!

— Пусть ест картошку, — возражала Дельфина.

Маринетта так настаивала, в голосе ее было столько волнения, а в глазах столько слез, что старшая наконец смягчилась. Дельфина направилась было к двери, как вдруг спохватилась, расхохоталась и сказала огорченной Маринетте, пожав плечами:

— Ну нет, это было бы уж слишком глупо!

Она посмотрела на волка в упор.

— Послушайте-ка, волк, я совсем забыла про Красную Шапочку. Давайте поговорим о Красной Шапочке, согласны?

Волк смиренно опустил голову. Этого он не ожидал. Слышно было, как он сопит носом за окном.

— Ну да, — сознался он, — Красную Шапочку я съел. Но уверяю вас, что я очень в этом раскаивался. Если бы снова так случилось…

— Да, да, так всегда говорят.

Волк ударил себя лапой в грудь по тому месту, где сердце. У него был красивый низкий голос.

— Честное слово, если бы снова так случилось, я бы лучше подох с голоду.

— А все-таки, — вздохнула младшая, — вы съели Красную Шапочку.

— Я и не отпираюсь, — согласился волк. — Я ее съел, это точно. Но то был грех молодости. Подумайте, ведь это было так давно. Всякому греху бывает прощение. И потом вы не знаете, сколько у меня было неприятностей из-за этой девчонки! Уверяли даже, будто я сперва съел бабушку, а это уже совсем вранье.

Тут волк невольно ухмыльнулся, вероятно, сам того не замечая.

— Судите сами! Стал бы я есть бабкино мясо, когда меня ожидала на завтрак свеженькая девчушка! Не такой я дурак…

Вспомнив об этом лакомом кусочке, волк не утерпел и несколько раз провел по губам своим большим языком; при этом обнажились его длинные острые зубы, вид которых не слишком-то успокоил девочек.

— Волк, — вскрикнула Дельфина, — вы лжец! Если бы вы раскаивались, как вы говорите, вы не стали бы облизываться!

Волку было очень стыдно, что он облизнулся при воспоминании о пухленькой девочке, которая так и таяла во рту. Но он чувствовал себя таким добрым, таким честным, что ему не хотелось сомневаться в самом себе.

— Простите меня, — сказал он, — это дурная привычка; я унаследовал ее от родителей, но это ничего не доказывает.

— Тем хуже для вас, если вы плохо воспитаны, — заявила Дельфина.

— Не говорите так, — вздохнул волк, — я очень сожалею…

— А есть маленьких девочек — тоже наследственная привычка? Когда вы обещаете больше не есть детей, это почти то же самое, как если бы Маринетта обещала не есть сладкого.

Маринетта покраснела, а волк пытался протестовать:

— Но раз я вам клянусь…

— Прекратим этот разговор, а вы ступайте своей дорогой. Вы согреетесь на бегу.

Тогда волк рассердился, потому что ему не верили, что он добрый.

— Ну, знаете, это уж слишком, — крикнул он, — правду никогда не хотят слушать. Так можно отбить всякую охоту к честной жизни. А я считаю, что никто не имеет права мешать добрым намерениям, как это делаете вы. И можете быть уверены, что если я когда-нибудь снова отведаю детского мяса, вы будете в этом виноваты.

Слушая его, девочки не без тревоги думали о бремени ответственности, ложившейся на них, и о раскаянии, которое они себе, быть может, готовили. Но острые уши волка так быстро шевелились на его голове, глаза так злобно сверкали, а клыки так высовывались из-под оттопыренных губ, что они остолбенели от ужаса.