Робер Андре - Дитя-зеркало

Это важнейшее событие сельской жизни продолжалось два дня при огромном стечении крестьян, некоторые из них были специально наняты для этих работ. Все они суетились вокруг молотилки, огромной, тогда еще деревянной машины, основанной на ручном труде, с приводным рем нем и большими барабанами, которые безостановочно крутились с ужасающим грохотом, поднимая облака раздробленной в пыль мякины. Было жарко и душно, как перед грозой. Все в поту и в пыли, с пересохшими глотками, люди изнывали от жажды и поглощали невероятное количество вина, цедя его прямо из выкаченной во двор большой бочки. Госпожа Фрерон орудовала вилами, как настоящий мужчина, и хлестала вино наравне со своими батраками, заражая их своим энтузиазмом. Праздник завершился огромным пиршеством: под открытым небом были расставлены на козлах столы, на которых возвышались горы свинины и всякой птицы. Приглашенные накинулись на угощение с чисто брейгелевской прожорливостью, и до глубокой ночи во дворе раздавались шумные песни, шло веселое пьянство.

В разгар всей этой сумятицы произошел один эпизод; я не могу сказать, был ли он продолжительным или коротким, но он, во всяком случае, показался мне странным, потому что вокруг было уже темно, а еще потому, что очень уж он не вязался с окружающей обстановкой. Мы ужинали на краю одного из столов, чтобы не отделять себя от общего веселья, но оставаться при этом в своей тесной компании. Весь уйдя в созерцание подвыпивших крестьян, да и сам немного навеселе, потому что, воспользовавшись случаем, я разрешил себе выпить немного больше вина, чем обычно, я уже почти не обращал внимания на то, что происходит на нашем конце стола, где, впрочем, ничто и не происходило, до той самой минуты, когда и вдруг обнаружил за столом некую пустоту: не было ни мамы, ни моего «старшего товарища». Какое-то время спустя я увидел, как они появились из темноты и каждый снова сел на свое место. Вечер закончился без каких бы то пи было происшествий. Собственно, ничего и не произошло, по все сразу переменилось.

Эта отлучка произвела на меня впечатление, сходное с тем, какое бывает, когда в комнате вдруг не окажотся знакомой вещи или ее переставили в другой угол. Поначалу ты этого даже не замечаешь в силу привычки. Потом пустое место или перемена в обстановке внезапно бросаются тебе в глаза и буквально потрясают тебя. Как же можно было быть настолько слепым? Мой старший товарищ интересовался, оказывается, не только мною.

Мне стало обидно. Я пал жертвой своей чрезмерной доверчивости. И к тому же я был растерян этим новым поворотом событий. Мне казалось, что мою голову кго-то поворачивает вопреки моей воле и показывает мне некое зрелище, которое я вовсе не желаю видеть. По какое именно? Этого я не знал, но предчувствовал что-то ужасное. Что ему нужно было от моей мамы? Моя относительная невинность сыграла со мной дурную шутку. Во мне загорается и больше уже не гаснет огонек подозрения. Настает моя очередь. Для меня начинаются те же страдания, что терзали бедную женщину, бежавшую от нас без оглядки; видно, недаром чувствовал я к ней симпатию. Но если я и употребил в этой главе слово «ревность», то к моим собственным мукам я применю его много позже, ибо до меня еще не доходит, что они имеют какое-то отношение ко всем тем. словам и фразам, которые так часто порхают вокруг меня: «жгучая ревность», «ревнивая, как тигрица», «о, знаете, я не ревнива», «подлое чувство», «хотите знать, что придает такую пикантность любви?», «надо, чтобы в ней было немножечко ревности!», «животные так же ревнивы, как люди»… Я ничего такого еще не знаю, зато с отчаяньем чувствую, что в душе моей нет больше покоя.

После того как молотилку увезли, жизнь в усадьбе снова вошла в свою мирную колею, и внешне в ней ничего не переменилось, но самые обыденные поступки, которые до сих пор казались безобидными и простыми, несли теперь на себе печать какой-то заразы. Во всем был какой-то свой скрытый смысл. Ты была права, ты, плакавшая тогда за стеной. Жесты, интонации, взгляды стали личинами, под которыми надо уметь угадать их более или менее искусно замаскированную суть. Там, где мне раньше казалось, что мое присутствие только желанно, теперь я замечаю смущение, желание избавиться от меня, куда-нибудь отослать, но сделать это не решаются, ибо тут требуется великая осторожность, и вот я по-прежнему торчу перед ними, как пень, и мешаю. Ох, эта великая осторожность… А толстуха Фрерон ничего не замечает! Принимайте шоум\