Роман Лерони - Не говорите с луной

Он с трудом сел на кровати, едва соображая, что спал (или просто потерял сознание) не только в перепачканной одежде, но и с оружием, притом, не поставленном на предохранитель.

Кофе действительно был горячим. Натуральным он был весьма условно. Вкус настоящего кофе ещё был памятен с недавней Беларуси. Но и этот был хорош. Горячий, ароматный и сладкий. После всего пережитого он был как средство против похмелья.

Пару глотков и кисель сознания стал обретать форму, впиваясь невидимыми нитями чувств в окружающую реальность.

— Как я здесь оказался?

— Сам дошёл. Дошёл до койки и рухнул. Я тебя не стал трогать и другим не велел.

— Чёрт! Автомат на предохранитель даже не поставил.

— Он пуст. Я проверил.

— Чего ж не забрал?

— Не рискнул.

Александр ещё отхлебнул из выщербленной, исцарапанной эмалированной кружки живительного напитка. От тепла внутри оттаивала душа, и размягчалось сердце.

— Который час? — спохватился он, глянув на часы и увидев, что они разбиты.

— Пять минут по шести.

— Мог бы и не будить. Мне вчера досталось.

— Извини. Не моя прихоть.

— Лунатик? Чего хочет?

— Не знаю. Приехал с джипами. Попросил доставить тебя живого или мёртвого.

— И это просьба? — усмехнулся Александр.

— Как есть, — слегка хмыкнул Виталий.

В комнатёнке было светло. Жёлтый свет солнца ядовитым золотом вливался в помещение через небольшое оконце.

— Тепло? — не скрывая надежды в голосе, спросил Александр, ёжась от холода, которым были пропитаны его ноющие от боли члены.

— Не холодно. Прохладно. К обеду снова будет жарко. Ты сразу пойдёшь или позавтракаешь. Я приказал в штабе накрыть.

— Я потом поем, Виталик. Боюсь, что блевану после общения с Лунатиком. Где Савченко?

— Там, — глухо и неопределённо ответил Сазонов, махнув рукой в

сторону входных дверей. — Куда он денется. Вдаваться в детали не было желания.

— Тебе бы умыться и показаться нашему санитару. Лицо разбито так, что и не узнать.

С кряхтением и стонами Александру удалось подняться с кровати. Одежда на нём высохла. Вместе с ней высохли и стали жёсткими грязь и глина, которую он собирал, ползая ночью по дороге и среди камней. Теперь она скребла по ушибам и ссадинам, доставляя неприятности. О ноющих от крепатуры мышцах, ушибах можно было и не вспоминать. Больше же всего болело лицо, особенно подбородок. Болели зубы. Он коснулся их пальцами, и от этого лёгкого прикосновения едва сдержал крик. Из глаз покатились слёзы. Морщась от боли, он провёл по зубам языком. От четырёх передних мало, что осталось. Ещё несколько легко расшатывались языком.

— Твой санитар зубы драть умеет? — И вспомнил: — Как Залобов?

— В принципе, неплохо. Зуб ему вчера всё–таки выдрали. Жалуется на боль в животе. Поднялась температура. Если за пару дней не спадёт, буду везти на «базу», чтобы отправить в санбат.

— Вызови на завтра «вертушку». Мне бы тоже не мешало в санбат. С такими клыками с меня боец никакой. И, кажется, челюсть сломана.

— Говоришь ты вроде бы неплохо. Шепелявишь немного.

— Это акцент, — постарался пошутить Александр. — А челюсть болит и странно скрипит, если подвигать нею.

— Больше ничего не беспокоит?

Он ничего не ответил. Вместо этого опрокинул остаток кофе из кружки в рот. Глоток получился большим. Невероятная боль резанула по челюсти и вязким жаром растеклась по нижней части лица. Зазвенело в ушах. Пришлось подождать минуту и опереться рукой о белёную стену, чтобы не упасть, когда сознание внезапно разрыхлилось и ожило в глазах электрическими сполохами.

— Фу–ты, — выдохнул он, переводя дыхание и прислушиваясь к предупредительному звону в ушах. Зуммер стал тише. — Попустило. Пошёл-ка я на хрен… то есть — к Лунатику. А ты всё–таки вызови «вертушку», Виталий.

— Понял, понял, — похлопал его по спине товарищ. — Ты только поаккуратнее с этим долбанным майором. «Никак нет», «так точно» и так далее… Что тебе объяснять — не маленький же. А я пока позову санитара. Придёшь — рожу твою посмотрит, поможет отмыться. Ты весь в кровище… Потом завтракать будем.

Небо было ясным. Несмотря на то, что со стороны границы, из Афганистана, дул тёплый ветер, в этот ранний час было ещё прохладно. Ветер успел подсушить глину, и она, будучи ещё мягкой, уже не липла к обуви. От кухни, укрытой в тени старых шелковичных деревьев, доносились запахи, дразнящие желудок. Где–то в загоне, ожидая кормления, в нетерпении повизгивали собаки. За КПП стояли четыре автомобиля вездехода, замызганные, обляпанные грязью до такой степени, что едва можно было узнать в них несколько «ниссан–патрол» и один «мицубиши–паджеро». Хорошие машины, не чета «козлику», который стоял неподалёку от кухни, в тени шелковиц, накрытый выгоревшим на солнце тентом, из–под которого выглядывали колёса, оголяя нищету стёртых до проволоки шин.