Алла Калинина - Как ты ко мне добра…

Он лежал на спине, глядя в сумрачное окно, и смотрел, как невероятно быстро, толкаясь, плыли по небу серые, подсвеченные городом облака. «Они не могут так быстро плыть, — думал он, — мне это снится». Он слышал, что Вета не спит, но лежал не шевелясь, молча глядел в окно. И она, точно услышав его мысли, легким скользящим движением придвинулась к нему, прижалась и затихла, положив голову ему на плечо.

Однажды, после окончания занятий, спускаясь по институтской лестнице вниз, в вестибюль, Вета замерла от изумления. Там возле раздевалки сидела на подоконнике Ирка в своей короткой коричневой шубке и болтала ногами. Ее худые коленки смешно торчали из-под шубы, а физиономия сияла. Ирка была не одна. Возле нее стояли плотный моряк в черной шинели и еще один, повыше, в сером свободном пальто.

— Ира! Как ты сюда попала, что случилось?

— Ничего не случилось. Просто мы шли мимо и решили к тебе заглянуть. Ну ты хоть их узнаёшь?

Только теперь Вета догадалась. Да это же были Баргайсы, мальчики из их детства, в доме которых они отдыхали когда-то на Рижском взморье.

— Ну, конечно, — сказала она. — Ты — Марис, а ты — Айнис, мне же Ирка про вас все уши прожужжала. Где вы теперь?

Айнис засмеялся.

— Я в политехническом, а он уже кончил мореходку. Вот приехали посмотреть Москву.

— Неужели в первый раз? Ну, пошли. А где же вы живете?

— Они в гостинице, Вет. Представляешь, я звала их к нам — не захотели. А я у них в гостинице уже была. Интересно!

— Наш пострел везде поспел. Ну, так с чего мы начнем?

— Конечно, с обеда, — сказал Айнис. — У нас уже к столик заказан. В ресторане «Астория».

— Ах вот оно что! Я вижу, вы взялись за Москву всерьез.

— Вообще-то мы в Москве уже два дня, — вступил в разговор Марис, и голос у него оказался неожиданно низким, густым. — Мы вас совсем не хотим беспокоить. Это просто так, товарищеский ужин.

— Ой, а меня пустят? — волновалась Ирка. — Надо было мамины туфли на каблуках надеть.

— Со мной пустят, — сказал Марис, — я возьму тебя под руку, а ты сделаешь серьезный вид. Ты же уже совсем большая, настоящая девушка.

Они вышли на Калужскую, взялись под руки и зашагали вниз, к площади, только Ирка дергала Вету сзади за пальто и делала непонятные знаки.

— Ира, ты что? — спросила наконец Вета, когда они уже вошли в вестибюль метро.

Ирка вытаращила на нее синие сердитые глаза, возмущенно пыхтела.

— А Роман? — спросила наконец она. — Почему ты не зовешь Романа?

— А почему я должна его звать? Они ведь его не приглашали.

— Приглашали — не приглашали, какая разница? Совесть у тебя есть? Хоть бы позвонила ему, что идешь веселиться.

— Хорошо, я позвоню. Только я не понимаю, Ирка… Хорошо, я позвоню.

«Астория» сверкала белыми скатертями, сияла хрустальными люстрами и зеркалами, между столиков стремительно носились черные официанты, играла музыка. Их стол был уже накрыт — не очень обильно, но изысканно: шоколад, фрукты, шампанское в серебряном ведерке. Мальчики щелкали каблуками и наклоняли головы, приглашая их танцевать. С изумлением смотрела Вета, как преданно и осторожно Марис поддерживал в танце тоненькую, легкую Иркину фигурку, а Ирка принимала это уверенно, спокойно, что-то быстро шептала ему на ухо и серьезно взглядывала в глаза своими широко открытыми темными глазами.

— Послушай, Айни, — со смехом сказала Вета, — да у них с Марисом настоящий роман!

Айнис быстро взглянул на нее, сказал осторожно:

— Ты тоже заметила? Да. Это не очень хорошо. Марис… ты понимаешь, он немножко… как бы это сказать… немножко грубый человек. И потом, он, наверное, скоро женится, у него есть невеста. Не совсем невеста, но, наверное, скоро будет.

— Господи! Ну и что? Честное слово, это все глупости, она ребенок совсем, нельзя же принимать все всерьез!

— Ну почему? У нас в Латвии такие вещи всегда принимают всерьез.

Танец у них сбился, они остановились посреди площадки, Айнис взял Вету за руку и решительно повел к столику. Он налил себе коньяку, выпил и взглянул на нее веселыми серыми глазами:

— Я действительно совсем заморочил тебе голову. Ну, а ты, Вета, как ты живешь?

— Я живу замечательно.

— Ты совсем не изменилась, такая же красивая, только, по-моему, не очень веселая.

— Я? Я удивительно веселая. Только, я думаю, нам уже пора домой.

— А домой нельзя. У вас в Москве из ресторана никто не уходит, пока не споют «Спокойной ночи».

— Как это?

— А вот так: «Что сказать вам, москвичи, на прощанье? Как отплатить вам за ваше вниманье… Спокойной ночи, вспоминайте нас». Утесов поет. Эх ты, а еще москвичка!