Алла Калинина - Как ты ко мне добра…

Мелькнули и исчезли в толпе Надино черное пальтишко с помпончиками и Валькина синяя шапочка. И Вете так скучно, так одиноко стало на катке. Ей даже не хотелось объехать круг, и она стала проталкиваться назад против потока. В раздевалке знакомые мальчишки ели, обжигаясь, горячие пирожки. Кто-то крикнул:

— Ветка! Ты куда так рано? Подожди…

Кто-то взял ее за руку, и неожиданно в горле у Веты вскипели слезы.

— Пусти! Пусти, дурак! — закричала она и поняла, что плачет.

На нее оглядывались.

— Ты что, Вета? Что случилось?

— Ничего, — кричала она, — ничего! — Она не могла сдержаться. Скорее отсюда. И больше никогда-никогда-никогда не придет она на этот дурацкий каток. Что с ней? Что с ней такое случилось? И с Валькой все кончено, и со всеми все кончено! Эта Надя, некрасивая тихая Надя, в сто раз прекраснее и женственнее ее. А она, Вета, совершенно лишена обаяния, она грубая, как мальчишка, и она никому не нужна, и никто-никто на свете ее не любит. Она одна, одна! Заплаканная бежала она по улицам. Она хотела любить, она хотела, чтобы с ней случилось что-нибудь хорошее-хорошее! Как у всех у них. Разве она хуже?

В парадном она вытерла насухо глаза и несколько раз вздохнула, выправляя дыхание. Ей открыла Ирка.

— Привет! — сказала она. — А мне письмо пришло.

— Опять? Из Риги?

— Опять. Тебе привет.

— От кого?

— От всех, — сказала Ирка и высунула язык.

Шли дни, зима была на исходе. Вечерами просто некуда было себя деть, и Вета стала ездить на каток в Центральный парк, там на набережной столько было простору, и тоже огни, и музыка, и совершенно не было знакомых.

Было уже поздно. Вета набегалась на ветру вдоль темной реки до изнеможения, потом напилась в буфете горячего чаю, переоделась в валенки, уставшие и промерзшие ее ноги с наслаждением погрузились в мягкое их тепло, каждый шаг сделался бесконечно приятным и нес отдых и покой. Она перекинула коньки через плечо и вышла на улицу. Там, за забором, еще мелькали и кружились освещенные прожекторами люди, гремел репродуктор:

А здесь, на улице, было тихо и темновато, кружила и сыпала мелким сухим снегом мартовская метель, и Ветин лисий капор весь уже был в снегу. Она медленно пошла по заснеженной улице через мост к метро. И тут ее окликнули. Она оглянулась. Он очень был высокий, и было смутно видно вдали от фонаря, но она сразу, с первого мгновения, его узнала, как дети всегда помнят и узнают понравившихся им взрослых.

— Ой, это вы? А как вы меня узнали?

— А знаете, Вета, я вас заметил давно, еще там, на катке, но побоялся подойти.

— Почему?

— Я очень плохо катаюсь и ужасно боялся осрамиться.

— Передо мной? Вы? — не поверила она.

Он засмеялся. У него был высокий, слабый и сипловатый голос, и он удивительно хорошо смеялся.

— Можно, я возьму вас под руку? — спросил он.

Вета кивнула. Это было словно сон. Ночь, метель, мутные огни, и она идет по мосту, висящему в пустоте, с Романом. У него была сильная и спокойная рука, и она не мешала, даже удобно было так идти.

— Как Алексей Владимирович и Юлия Сергеевна? Они здоровы?

— Да, спасибо.

— А у вас ведь еще есть маленькая сестренка? Я забыл, как ее зовут.

— Ирка. Она уже в четвертом классе.

— А вы в десятом, Вета?

— В девятом.

— Как хорошо!

Вета испугалась, что он смеется над ней. Но нет, он не смеялся.

— А что тут хорошего? — осторожно спросила она.

— Не знаю. Я просто так сказал. А вам, наверное, хочется поскорее кончить школу?

— Очень, — вздохнула Вета, хотя совсем еще не думала об этом.

Они вошли в метро, и Вета рукавицей стала счищать с себя снег. Она боялась смотреть на него. Роман взял ее за руку.

— Не надо, вам так идет, — сказал он тихо. — Если бы вы видели, какая вы сейчас, вся в снегу!

И тут Вета решилась и подняла глаза. Вот он какой был, Роман. Ну конечно, он совсем не изменился. И не такой уж он взрослый. И как он смотрел на нее!

— А вы кончили институт? — спросила она.

— Да, я в аспирантуре.

— А потом? Вы куда-нибудь уедете?

— Не знаю, — засмеялся он, — может быть, уеду, а может быть, буду работать где-нибудь здесь.

— Ну ладно, очень приятно было с вами встретиться, — сказала Вета, — я поеду.

— А вы не разрешите мне вас проводить?