Алла Калинина - Как ты ко мне добра…

В Москву Елисеевы возвращались успокоенные, отдохнувшие, лица и плечи, обожженные на солнце, приятно горели, настроение было ровное, они почти не разговаривали дорогой, жмурились, молчали, улыбались. Лиза думала об Оле, что ей будет хорошо и привольно в деревне.

Но когда она на следующий день вышла на работу, хорошее настроение ее мигом рассеялось. За одну эту неделю произошли какие-то странные события. Светлана вызвала Галину Алексеевну Волобуеву и предложила ей быстренько собираться на пенсию. Лаборатория вся гудела от волнения и злости. Галина Алексеевна была не только моральным, но и деловым столпом коллектива. Лиза не очень любила ее, она была язвительна, резка, самоуверенна, но разве в этом было дело? Она еще могла и хотела работать, ей только-только сравнялось пятьдесят пять. Но кроме всех этих резонов был еще один, самый главный, — Волобуева была одинока, ей совершенно некуда было девать себя, работа была всей ее жизнью, без остатка, и пенсия для нее означала крах. Она растерялась, осунулась, смотреть на нее было жалко.

— Ну и нашла ты время отдыхать! — накинулись на Лизу женщины. — На тебя ведь вся надежда! Скажи ты этой дуре, что нельзя так. Она разрушает лабораторию. Уж если Галину гнать, то кто же здесь останется? Тогда и нам уходить. Чего мы здесь будем делать?

Светлана выслушала Лизу угрюмо, терла нос, перекладывала на столе бумажки.

— А ты-то что пришла, больше всех тебе надо? Она ведь тебя не шибко жалела. Подумаешь, заступница! Ну и наплевать мне на нее, у меня не сиротский дом, что я, виновата, что к ней за всю жизнь ни один мужик не посмел приблизиться! Пусть носочки вяжет или еще куда устроится…

— Так она же специалист прекрасный, ты же знаешь!

— Знаю. Потому и убираю ее. Мне лабораторию переориентировать надо, а она на себя тянет. В сущности — саботирует, мешает мне работать. И по начальству, понимаешь, бегает, поносит, сплетни собирает всякие.

— Галина — сплетни? Ну это уж совсем какая-то ерунда. Да не такой она человек…

— А какой? Много ты понимаешь! На заводе — да, там ей было бы самое место, а здесь она лишний человек, балласт.

— Галина?

— Да-да! И ты на меня не наседай, пожалуйста. Что это они именно тебя прислали? Ты что у нас, профорг? Или ближайшая подруга? Уж не шантажировать ли ты меня пришла, Лизочка? Думаешь, я без тебя не обойдусь? У меня на Галинино место уже кандидатура есть, вот так, молодой парень. Он вам обеим, вместе взятым, даст сто очков вперед. А он, между прочим, кандидат наук, ему ставка нужна.

— Так ты… из-за этого? Тебе Галинино место нужно? Тогда лучше я уйду, мне все равно здесь тошно.

— Не бросайся этим, пробросаешься. Но то, что ты сказала, я, учти, запомню. Так-то ты меня поддерживаешь! А еще подруга! Я-то к тебе лучше отнеслась в тяжелую минуту.

— Это сейчас к делу отношения не имеет. Так что же ты решаешь окончательно?

— Окстись, Елизавета Алексеевна! Я решила давно, на пенсию идет твоя Волобуева, может, у тебя со слухом что? Так она у меня заявление как миленькая подаст. По-моему, я пока еще начальство. Не сняли еще меня? Ничего не слыхала? И чего это ты вернулась не вовремя, шла бы себе дальше отдыхать, а то у тебя нервы что-то слишком чувствительные…

И больше Лиза ничего не добилась. Волобуева срочно искала себе работу и нашла — в смежном институте, где знали ее сто лет и взяли охотно. Все устраивалось, и ничего такого страшного, казалось бы, не произошло, но Лиза отчетливо теперь чувствовала, что подошла к самому краю. Ей тоже надо было уходить, искать себе другое место. Но какое и где? Если бы она знала…

Юлия Сергеевна на шестьдесят шестом году жизни все еще была хороша, в каком-то смысле даже лучше, чем была в молодости, все такая же у нее была молодая осанка, прямая спина и стройная талия, седина не видна была в светлых волосах; правда, волосы заметно поредели, но с помощью небольших ухищрений она укладывала их на затылке в замысловатую прическу, подкалывала гребешками, и получалось прекрасно. Зато держалась она теперь с незнакомыми ей раньше уверенностью и достоинством, и на увядшем, но все еще розовом и нежном ее лице было столько горделивого спокойствия, что сразу видно было — она счастлива. Она и была счастлива. Сергею Степановичу шел уже семьдесят восьмой год, но был он еще крепок и бодр. Юлия Сергеевна очень увлеклась сельским хозяйством, фрукты и овощи к столу всегда теперь у нее были свои, компоты, варенья и соленья аккуратным рядком стояли на полке, участок у них был идеально обработанный и ухоженный, и там, на одиннадцати сотках, было у нее все: и сад, и огород, и парковая зона, и кусочек леса в углу около туалета, и крошечная лужайка перед домом. Планировался даже декоративный бассейн в цветнике по рекомендации журнала «Наука и жизнь». Но за него предстояло только взяться в этом году. А еще надо было заново переклеить картинками из календарей сарай, последние годы там жили дети и внуки Сергея Степановича в две смены и все там ободрали и закоптили своими керосинками. Юлия Сергеевна была недовольна ими не столько даже из-за сарайчика, сколько из-за того, как они проводили свое время. Помочь хоть немного в саду им даже не приходило в голову. Сыновья Сергея Степановича были похожи друг на друга, оба большие, грузные, кудлатые, только у старшего сына, Сергея, жена была поспокойнее, а у Олега — какая-то нервная, крикливая; звали ее Галя, и ее особенно не любила Юлия Сергеевна, она раздражала ее одним своим присутствием в милом ей уголке, да и дети в саду вели себя слишком вольно. Словом, получался не отдых, а одна нервотрепка.