Джеймс Боуэн - Кот Боб - во имя любви

Можно было услышать облегченные вздохи, донесшиеся из офисов, кафе и ресторанов.

— Слава богу, все закончилось, а, Боб? — улыбнулся я.

Но моя радость длилась недолго.

— Приятель, у тебя нет разрешения играть здесь, — сказал один из полицейских, заметив нас с Бобом.

Я не стал спорить. Жизнь на Ковент-Гарден была тяжелой и без столкновений с полицией. «Расставляй приоритеты, Джеймс», — сказал я себе. И поступил мудро, как оказалось.

Был полдень, и толпы туристов и покупателей на Нилстрит в Конвент-Гарден редели. Только я сел и начал играть, как заметил женщину в синем полосатом джемпере и брюках, которая направлялась ко мне. Я точно знал, что она не туристка. На свитере у ее были эполеты и знакомая эмблема. Она была из Королевского общества защиты животных.

Члены общества проводят огромную работу: они защищают животных от жестокого обращения и заботятся об их благополучии. Они очень помогли мне с Бобом в прошлом. Однако сегодня я почувствовал, что ее появление не принесет мне ничего хорошего.

— Привет, Джеймс, как дела? — спросила женщина, достав карту со своим идентификационным номером. Там было указано, что она инспектор.

Я был немного удивлен тем, что она знает мое имя.

— Хорошо, спасибо. Есть какая-то проблема?

— Меня попросили прийти и проверить тебя, так как к нам поступила жалоба, что ты жестоко обращаешься со своим котом… Бобом, верно? — произнесла она.

Я пришел в ужас. Кто мог на меня пожаловаться?

И что я такого, по их словам, делаю с Бобом? Меня даже затошнило, однако я знал, что должен держать себя в руках на случай, если все обернется плохо.

— Уверена, это необоснованное обвинение. Я вижу, что ты хорошо заботишься о Бобе, — сказала она, ласково проведя ладонью по его спине. — Но я должна побеседовать с тобой и затем осмотреть его, чтобы убедиться, что все хорошо.

Конечно, уже не впервые меня обвиняли в том, что я плохо обращаюсь с Бобом. Жалобы обычно делились на три категории. В первую попадали те, где говорилось, что я использую его ради собственной выгоды. На это обвинение я всегда отвечал одинаково: кот никогда не будет делать того, чего не хочет. И он никогда не будет с тем, с кем быть не хочет, что бы этот человек ни делал. Боб обладал твердым характером и сильной волей. Он не был бы со мной, если бы не доверял мне или я бы ему не нравился. И он сопровождал меня по собственному желанию.

Бывали дни, когда он не хотел выходить на улицу, хотя, честно говоря, это случалось редко. Обычно ему нравилось гулять, общаться с людьми и озорничать. Но когда он прятался или отказывался идти за мной, я всегда уважал его решение. Конечно, всегда находились те, кто этому не верил, но это была правда.

Во второй категории были жалобы по поводу того, что я надеваю на Боба ошейник. Если бы каждый раз, когда я слышу фразу: «О, вы должны снять с него ошейник, он же кот, а не собака», мне давали фунт, я бы уже давно стал богачом. Я столько раз объяснял, что это нужно ради его безопасности, что мне самому стало скучно себя слушать. Но я все равно продолжал повторять это до посинения. Однако для многих все было ясно с самого начала: для них я был каким-то монстром, любящим издеваться над животными.

Третьей — и наиболее обескураживающей — жалобой было то, что я накачиваю Боба наркотиками. Слава богу, что ее мне доводилось слышать всего пару раз, но она ранила меня до глубины души. Для меня это было самым жестоким обвинением, особенно если учесть, через что я проходил последние десять лет и как я боролся, чтобы избавиться от пагубной привычки.

Инспектор достала устройство считывания, желая убедиться в том, что у Боба есть чип. Конечно, он у него был. На экране высветились мое имя и адрес. Я был официальным владельцем Боба.

— Для начала неплохо, — улыбнулась она. — Вы удивитесь, как много людей не чипируют своих питомцев даже в наши дни.

Затем она осмотрела шерсть Боба на наличие вшей, проверила его зубы, понюхала дыхание — возможно, для того, чтобы определить, все ли в порядке с его печенью и почками. Она также проверила, не мутные ли у него глаза. Тут я заподозрил, что на этот раз обвинение было связано с наркотиками. Я пришел в ярость, представив, что кто-то сказал нечто подобное обо мне инспектору Королевского общества.

Надо быть спокойнее, сказал я себе, я не сделал ничего плохого.