ПИТИГРИЛЛИ - КОКАИН

«Маргарита Готье не приняла бы тебя этой ночью у себя в алькове. Я же могу принять. Это самые ужасные дни для любви.

Так говорила ему прекрасная армянка, сжигаемая страстью.

Тито возвращался в свою гостиницу, обеccиленным, как больной, в первый раз вышедший на улицу после опасной болезни: чрезмерная любовь убила в нем мужчину.

И все же, когда он вошел в комнату Мод и увидел, как она застегивала лайковые перчатки, почувствовал некоторое волнение.

– Как ты спала, малютка?

– Великолепно А ты?

– Я провел ночь в клубе, – ответнл Тито.

Мод была для него ничем. Он не любил ее.

Они не любили друг друга. Не было никаких признаков будущей связи. И все же Тито не решился признаться ей, что был у своей любовницы, так как ему казалось, что этим он исповедуется в своей неверности ей.

Таким образом Тито заметил, что этой маленькой, ненужной, инстинктивной ложью он прикрыл свою любовь к Мод.

Танцовщица Мод имела посредственный успех в Казино. Ей аплодировали так же, как и дрессировщику собак, как боксеру-негру, музыкальному клоуну, который ходил на руках и ногами водил по звонкам, подвешенным на ремешках. Ее вызывали два раза. Повторила на «бис». Она вышла бы и в тртий раз, если бы публика вызывала ее.

И все же ее пригласили на один месяц; на следующий месяц она получила ангажемент в Фоли на Монмартре.

Посредственный успех не обескуражил ее, так как она и не претендовала показать что-то небывалое в Париже. В искусстве ее не было ровно ничего оригинального: таких танцовщиц было десятками; музыка тоже принадлежала Парижу, побывала в Италии, а оттуда снова вернулась на родину; красота ее тоже была не из тех, чтобы обратить на себя внимание ненасытиой столицы.

Поэтому вечером, после дебюта, она вернулась в гостиницу без всякого разочарования или меланхолии.

Но Тито Арнауди не разделял этого мнения. Китаец, дрессировщик собак, который занимался также торговлей кокаином и опиумом, продал ему коробочку порошку, оказавшего свое действие. Под влиянием его танцы Мод казались ему откровением чего-то нового, красота ей была несравненной, грацие, равная богиням.

Сидя в первом ряду кресел, он стал энергично аплодировать ей, но это вызвало нетерпеливое шиканье прочих зрителей.

Как только ему удалось зоговорить с ней, он засыпал ее своими восторженными восклицаниеми:

– Твои танцы открывают новые горизонты в искусстве! Это нечто чудесное!

То же самое он повторял ей позднее, когда они входили в ее комнату в гостинице «Наполеон».

В эту ночь, когда ночная сырость входила через открытое окно комнаты и освежала их разгоряченные тела, а с улицы доносился шум страдающого бессонницей города, он еще не раз повторял Мод свои восторги.

На следующий день Тито должен был уехать в Бордо, где пробыл неделю и снова вернулся в Париж.

После драматического и решительного разговора с директором, он вернулся в гостиницу, где застал Мод в кровати с каким-то неизвестным музкчиной

– Сорок! – сказал незнакомец, глядя без всякого страха на Тито и не прикрываясь даже стыдливо под его пристальным взглядом.

– Что обозначает это число? – спросил он Мод.

– Сороковой муж.

– Это не мой муж.

– А кто?

– Мой любовник

– Тогда семьдесят шесть!

Тито сейчас же узнал неизвестного. Это был боксер-негр. Это такие типы, которых, если раз только увидишь, никогда не забудешь.

Он был гальванизирован такой толстой и блестящей кожей, что, если бы в него выстрелить, то пуля отскочила бы от него.

Значит не стоит стрелять.

Тито вышел с достоинством и только был недоволен тем, что комнаты в гостиницах не запираются на ключ изнутри.

Он переоделся в песочного цвета костюм, повязал фиолетовый галстук и направился пешком иа виллу Калантан, которая выглядела, как греческий храм, перенесенный на авеню Елисейских полей.

Не хочу прославлять бигамию, но должен сказать, что между этими двумя женщинами Тито жил в прекраснейшем равновесии. Он не любил ни Мод, ни Калантан, но ему казалось, что он любит

их обеих. Когда одна доставляла ему страдание, он находил утешение на груди у другой.

Если одна обманывала его, он находил чистоту душевную и преданаость у другой. Когда Мод оставалась верной ему слишком долгое время, он не чувствовал больше приступов ревности и приближался к Калантан. Но стоило только Мод привязаться к другому мужчине, как ревность его просыпалась, он бросал Калантан и обращал все свое увлечение в сторону Мод. И до тех пор, пока привязанность его удерживала Мод от связи с другими мужчииамя, он создавал вокруг нее нечто в роде панцыря из своей любви, но как только видел, что другие мужчины не находилн больше отпора с ее стороны, бежал к Калантан и искал забвение на тахте.