ПИТИГРИЛЛИ - КОКАИН

Иные женщины говорят: это был мерзавец,

я ничего не понимала, ничего не знала; он изнасиловал меня…

«Иля же: он опоил меня. Я уснула. Когда проснулась от глубокого сна…

«Или еще так: мать была при смерти: у нас не было средств на лекарство, на доктора, на гроб и я отдалась богатому человеку…

«И добавляют: ах, если бы ты знал, как я ненавижу этого человека, как презираю самое себя!…

«В то время как эта восхитительная Мод говорит о первом разе, как говорила бы о первом причастии, если об этом стоит говорить. Она не придает никакого значение физическим переживаниям и ничему, что так тесно связано с ним, и о чем так много говорят и кричат поэты, моралисты и судьи всех народов и времен; об этом самом естественном сближении двух тел, которое раccматрнвается под разным углом зрения, если оно совершено до записи в отделе гражданского состояния, или после него, которое считается честным и благородным, если произойдет в одной постели, и бесчестным, если в другой.

«Мод просто и естественно раccказывает о том, что называют «грех». Ошибочный взгляд на это создал целый ряд преступлений. С того дня, как «проступок» девушки не будет раccматриваться как таковой, как нечто позорное, не станет больше абортов, потому что о ребенке не будут больше говорить, что это «плод любви несчастной», и его не надо будет скрывать.

«Евреи побивали камнями девушку, которая отдавалась раньше брака. Народ убивал ее. И, быть может, между убивавшими был и совратитель. Нынче в моде аборт. Но и за него наказывают. Если женщина не сделает аборта, должна убить новорожденного. Если не убьет его, выгоняют из дому ее и ребенка.

«А я думаю, что в каждом случае аборта или детоубийства должна быть наказана не девушка, которая произвела аборт или убила новорожденного, а нужно казнять ее отца, мать, старших сестер и братьев, всех ее блязких и, вообще, тех, кто разного рода сплетнями, предраccудками, воспитанием заставили ее верить тому, что забеременеть без того, сгобы побывать в отделе записи браков, большое преступление. Тогда мы будем иметь возможность зидеть на улице девушек-матерей, которых будут так же приветствовать, как епископов или королей. И это будет более, чем справедливо. Девушка, которая производит на свет детей – это единствееная, достойная уважение мать. Потому что ояа является добровольной матерью. В чем заслуга остальных? Они прекрасно знают, что производство детей создает им положение: семью. Они зяают, что с первого же дня их болезненного состояния и до сорокового дня постоянно кто-то будет при них. Знают, что акушерка, хирург, мать, муж, свекровь, мамка – все они постараются облегчить ее страдание; знают, что появление на свет новорожденного будет отпраздновано.

«Тогда как девушка в «положении» не может ни на что подобное расчитывать. Наоборот! Мужчина отвернется от нее, родители станут ругать ее, и она сама должаа будет хлопотать о будущем ребенка; знает, что наступит день, и этот ребенок воccтанет против нее за то что она произвела его на свет «незаконнорожденным».

«И все же она идет на все это ради своей любви, ради своих благородяых чуccтз! Эта, и только эта настоящая мать. За другими нет никаких заслуг. Это только машины производства. Остальные женщины гарантированы от всего неприятного: это все равно, что гордо подставить свой лоб под дуло пистолета, когда заранее язвестно, что в нем холостой заряд.

Было пять часов вечера. Улицы становилнсь все оживленнее. В это время Париж самый интересный. Говорят, что парижане ночные животные. А я сказал бы, что они сумеречные животные.

– Извини, – сказала, возвращаясь, Мод и положила ему голую руку вокруг шеи. – Пьерина великолепно умеет укладывать сундуки, но не в состоянии распаковать их. Тогда как…

– Ты не умеешь ни укладывать, ни раскладывать. А дальше? Когда ты ушла из дому?

– Разве это интересует тебя? Я познакомилась с двумя или тремя мужчинами, которые были очень милы со мной: один чиновник, который не переваривал священников, и один священник, который плохо отзывался о чиновниках; один хозяин меблированных комнат, который относился с уважением как к тем, так и другим, потому что и те, и другие были его постоянными клиентами. Затем я стала танцовщицей: обехала всю Италию. В Неаполе я познакомилась с одним американцем, племянником владельца театра Метрополитен в Нью-Иорке.

– В моей жизни я познакомился с двадцатью пятью американцами обоего пола, которые говорили, что владелец Метрополитена их дядя. Там дело это, видимо, тоже поставлено очень серьезно.