Саша Окунь - Камов и Каминка

– А мне ближе это, а мне – это. – Короче, положение было спасено.

Но сейчас ситуация была другой, и художник Камов, прочистив горло, сказал:

– Значит, так, Сашок. То, что ты делаешь, ты делаешь хорошо, тонко, умно, изящно. И все же из всех этих работ ближе всего…

Художник Каминка слушал его вполуха. С самого утра лишь одна мысль стучалась в его пустой, тяжелой со вчерашнего застолья голове. Завтра истекал срок подачи заявок на выставку «Пустота и Ничто». Что делать и как быть, он себе не представлял. Не выставлять же собственную голову, а, в сущности, почему бы и нет?..

– Сашок, ты ведь меня не слушаешь? – сказал удивленный художник Камов. – Что-нибудь не так?

Художник Каминка очнулся, шевельнул бровями и обреченно признался:

– Очень не так.

Через десять минут они сидели в тихой прохладе интернет-кафе на улице Хавацелет. Камов внимательно, не перебивая, выслушал сбивчивый рассказ Каминки и, когда тот закончил, сказал:

– Пустое, не кручинься, Сашок. Это дело раскрутить пара пустяков. Как, говоришь, выставка называется?

– Пустота и Ничто, – тупо сказал Каминка.

– Ага, – сказал Камов, – хорошее название. Сюда много чего впихнуть можно. Ручка у тебя есть?

Каминка попросил официантку принести авторучку.

– Отлично. – Камов пододвинул к себе салфетку. – А теперь признавайся, кто у вас тут на слуху?

– Не понял?

– Что не понял? Деррида, Локан, эти всюду, кто еще?

– Левинас? – робко предположил Каминка.

– Не слышал. Но неважно. Для этого Интернет есть. Левинас, говоришь, а кто еще?

Через пять минут, составив список, Камов сказал:

– А теперь скажи, только без дураков, и думай хорошенько, от этого все зависит: каким должен быть ваш образцово-показательный израильский художник?

– Ну, – задумался художник Каминка, – он должен быть концептуалист, видеоартист.

– Видео не успеем, – сказал художник Камов, – видео не пойдет. Еще?

– Ну, хорошо говорить должен, быть политически активным антисионистом, ругать Израиль, хвалить палестинцев, должен употреблять правильные слова…

Закончив опрос, Камов сказал:

– Господи! Всюду, во всем мире, одно и то же, будто и не уезжал никуда… Ладно, Сашок. Ты без меня тут не напивайся. – И сел к компьютеру.

Через четыре часа он разогнулся:

– Какой у тебя адрес? Распечатывать здесь будем или дома?

Через час, бегая по комнате, художник Каминка, задыхаясь от возмущения, кричал:

– Ты сошел с ума! Это же форменное издевательство! Ты хочешь, чтобы меня завтра с работы уволили? Господи, что ты тут навалял? Какой такой Макенна, это кто?

– Некто, – важно сказал художник Камов. – Думаю, что я его придумал или стащил у Секацкого – ты не знаешь, а меж тем дельный питерский философ, а может, и застряло откуда-нибудь.

– Застряло! – Художник Каминка схватился за сердце. – А пелевинский текст ты зачем Витгенштейну приписал? А это что: «Витгенштейн в беседе с Полем Кремье»? Да ты знаешь, что Кремье помер, когда Витгенштейн в штаны писал? Какая беседа? И вообще, откуда ты его взял, он к философии вообще никакого отношения не имеет!

– Мы утром улицу проезжали. Я запомнил Paul Cremier street. Раз я запомнил, значит, и другие помнят.

– Так это еще хуже! – возопил Каминка. – А это что: «Три крыла человекобога»! По-твоему, Ницше мог сказать такую глупость?

– Вряд ли, – миролюбиво сказал Камов, – но именно это и сработает.

– Три крыла, три крыла! – не успокаивался Каминка – Нет, Миша, ты уж меня прости, но все это бред сивой кобылы.

– Конечно, – согласился Камов, – именно поэтому и пройдет. Впрочем, я с тобой спорить не буду. Не хочешь – не посылай. В любом случае, что ты теряешь?

Художник Каминка сел на стул.

– Ну ладно, – обреченно сказал он, – сил у меня больше нет.

– А нет, – сказал художник Камов, – тогда переведи это на ваш святой древний язык и отошли, пока не поздно.

– Так что отсылать, – смирившись, сказал Каминка, – тут, кроме текста, ничего нету.

– А ничего и не надо. В конце припиши: визуальное решение оставляется на усмотрение куратора и дизайнеров выставки, так как всецело зависит от конкретных условий. Понял? Вот так. С тебя бутылка, Сашок.

Художник Каминка, осуждающе покачивая головой, уселся за перевод, а художник Камов улегся вздремнуть на диван. И вот пока каждый из них занят своим делом, мы, поскольку пообещали ничего от читателя не скрывать, познакомим его с текстом, вызвавшим столь бурную реакцию художника Каминки. Итак: