Игорь Сахновский - Свобода по умолчанию (сборник)

Уходя, он пообещал, что позвонит, но она ответила: «У меня в этой квартире нет телефона, приезжай так» – и написала адрес на листке из блокнота. Потом принесла из спальни крохотный свёрток, похожий на плотно упакованную колоду карт, сунула в карман его летней куртки: «Это тебе маленький сувенир». Когда Сидельников уже спускался по лестнице, она окликнула его и протянула какие-то синие картонные талончики: «Отдашь таксисту вместо денег». Почему-то именно тогда он подумал, что больше не увидит её.

День, ветреный и жаркий, маялся, мотался из стороны в сторону, не зная, к чему бы склониться, кроме неизбежных сумерек. Сидельников пересёк пустырь и пошёл по обочине шоссе в случайную сторону. Запылённое такси вскоре вылетело ему навстречу, как по вызову.

Шофёр непрерывно курил и подкручивал ручку приёмника. Сквозь треск просачивалась песня «Надежда»:

Сидельников постарался придать лицу спокойно-упрямое выражение и закрыл глаза. Резкий сквозняк на заднем сиденье нещадно трепал волосы, грозя разметать мозги, но подставлять лицо ветру было приятно. Последний куплет песни озадачивал мрачноватым кладбищенским образом:

«Если надежда не умерла, то зачем, спрашивается, ей памятник?» В поисках сигарет Сидельников нащупал в кармане Валентинин сувенир. Свёрточек был крепко заклеен скотчем, пришлось порвать обёртку. Несколько мгновений он тупо взирал на барельефный ленинский профиль, после чего быстро убрал всё назад в карман. Сувенир оказался пачкой красных десятирублёвых купюр – нетронутая банковская упаковка в тысячу рублей.

Первым его порывом было крикнуть шофёру, чтобы ехал обратно. С каменным лицом Сидельников позвонит в дверь Валентины и возвратит деньги. Она попытается что-то сказать, но он молча удалится. Затем возникло соображение, что такой подарок выглядел бы нелепо и даже оскорбительно, если бы Валентина не приглашала Си-дельникова в свой таинственный бизнес. А так – она вроде бы заручается его согласием… В любом случае завтра-послезавтра он к ней поедет, чтобы вернуть купюры и объясниться.

Он напряг фантазию, стремясь одушевить залёгшую в его кармане гигантскую денежную массу с тремя нулями, но не смог припомнить ни одного магазинного соблазна за соответствующую цену. Мопеды-мотоциклы и прочие транспортные средства Сидельникова не вдохновляли.

И тут он вспомнил рассказ одной вагонной попутчицы о круизе по Средиземноморью. Рассказчица, правда, всё больше налегала на заграничные цены и обстоятельства покупки изумительного мохера, но Сидельникову для впечатления хватило географического списка, услышанного из уст живой очевидицы: Марсель, Барселона, Неаполь, Крит, Мальта, Александрия… Не то чтобы эти имена влекли Сидельникова своей экзотичной новизной – наоборот, они были ему слишком хорошо знакомы, даже привычны. Например, он сто раз наизусть повторял стихи про «остров синий – Крит зелёный», в ослепительных деталях представлял встречу двух великих любовников, случившуюся в Александрии девятнадцать веков назад, но вот болтовня обычной тётки из плацкартного вагона, сломавшей каблук босоножки о тёплую выщербленную плиту Кносского дворца, убеждала и потрясала так же, если не сильнее, чем свидетельства древних авторов.

Кто-то из пассажиров тогда практично поинтересовался, во сколько обошёлся круиз. Тётка назвала цену путёвки – восемьсот рублей, и чудо сразу получило громоздкий насущный эквивалент: двадцать сидельниковских месячных стипендий или зарплата его матери больше чем за полгода, если при этом вообще ничего не есть и не платить за жильё.

Когда впереди показалась Комсомольская площадь, Сидельников попросил остановить машину и отдал водителю запотевшие в горсти талончики. Тот кивнул с оттенком почтения.

До возвращения домой требовалось как-то избыть немотивированный прилив энергии – лёгким шагом пересечь площадь, обогнуть почти бегом безжизненную тушу драмтеатра, углубиться в парк, не пряча идиотскую улыбку. «Остров синий – Крит зелёный» было самым точным названием и паролем этого блаженства. Парк по-прежнему тонул в своих травно-ягодных испарениях, со вчерашнего вечера ничуть не изменившись, словно бы не минули сутки и продолжается всё тот же вечер. Перемена постигла самого Сидельникова, и как раз её неуловимую природу хотелось понять. «Можно подумать, из-за этих чужих денег…» – мысль была корявой и стыдноватой. Он снова полез в карман и похолодел.