Игорь Сахновский - Свобода по умолчанию (сборник)

Роза, кажется, не обратила внимания на происшедшее. Она продолжала посещать его сны, но говорила с ним так же мало, как и при жизни. А возможно, к утру её слова просто забывались. За три недели Сидельников припомнил одну фразу, которую она повторила дважды, – что лучше бы ему переселиться в другую комнату. Но он успел привыкнуть к двухместной конурке и соболезновал тем, кто живёт вшестером.

Гости с бутылками набегали то чаще, то реже. Пронзительный аромат Надиных духов почти не выветривался из Эльдорадо. Однажды в отсутствие Штраусенко, когда Сидельников только что стёр липкие пятна со стола и разложил конспекты по английскому, Надя предстала перед ним коротко стриженной блондинкой в чём-то вроде скользкой ночной рубашки.

– Геннадий на вахте? Это хорошо.

Она вдруг повернула ключ в двери и расслабленной походкой манекенщицы подошла к Сидельникову. На него пахнуло пудрой, вином и сладковатым потом. Пока он тупо соотносил права зрителя с обязанностями джентльмена, аттракцион успел начаться.

Так и не вставший со стула пребывал в идиотическом сомнении – можно ли ему смотреть, как Надя, разувшись, нетерпеливым извилистым движением задирает повыше тесный чёрный шёлк, высвобождая из-под него голые бёдра, разводит ноги в балетно-цирковой растяжке и, не отрывая широко расставленных ступней от пола, натягивает себя, как влажную перчатку, на горячего истукана, которого она минутой раньше извлекла на свет и по-быстрому сердито обласкала.

Сидельников мысленно сравнил себя со спортивным снарядом, пригодившимся для захватывающего гимнастического упражнения. Никто из них не произнёс ни слова. Сцену озвучивали только ритмичное дыхание гимнастки и звонкое чмоканье соприкасающихся тел.

Стук в дверь здесь был явно излишним. Но стучали по-хозяйски громко – стало быть, возвратился Штраусенко. Действующие лица сделали вид, что временно оглохли. Вахтёр ещё немного потарабанил, в сердцах крикнул: «Твою мать!..» – и куда-то убрался. Через минуту ушла Надя, сказав на прощанье:

– Вы не поверите, но вы мне уже понравились.

Сидельников не знал, куда девать себя – мокрого и торчащего. Бочком, как диверсант, он прокрался по коридору в душевую и встал под воду. Состояние было одновременно вкусным и тошнотворным.

…На следующий вечер Штраусенко принимал очередных гостей. К половине первого ночи диспозиция была такая. Возле стола – хозяин, вдохновлённый портвейном, Надя с недопитым стаканом, один гость, блаженно сползающий со стула в никуда, и второй – с байроническою думой и бородавкой на челе. На койке – Сидельников с только что купленной книжкой стихов.

Разговор происходил следующий.

Штраусенко (игриво):

– Надька, тебе денег надо?

Надя (глядя в стакан):

– Надо.

– А ты б Серёге за сколько дала?

Серёга, ненадолго переставая сползать:

– Сколько-сколько?

Надя (Сидельникову):

– Вы, кажется, стихи читаете?

Байрон с бородавкой (мрачно):

– Ну ты динамистка!

– А какие стихи – не секрет?

– Да так…

Стихи были такие, что принуждали выпрямить дыхание либо вообще не дышать:

«В ней девственность как будто возродилась и прежний страх. Был пол её закрыт, как закрываются цветы под вечер, а руки так забыли обрученье, что даже бога лёгкого касанье – едва заметное прикосновенье – ей, словно вольность, причиняло боль».

– Прочтите, пожалуйста, – только мне.

Штраусенко (театрально):

– «Многим ты садилась на колени…»

Надя:

– Ну несколько строчек!

Сидельников (нехотя, монотонно):

– «Она теперь была уже не той…»

Штраусенко:

– Я поэт, зовусь Незнайка!

– «… не ароматным островком на ложе, не собственностью мужа своего…»

– Короче, Склифосовский!..

– Штраус, – попросила Надя, – рот закрой.

– Чё ты мне рот затыкаешь! Ходит тут каждый день, пьёт на халяву да ещё умную рожу корчит…

Надя осторожно поставила стакан.

– А ты что, на свои деньги пьёшь? – спросил Сидельников.

– Вот сука! – мрачно заметил Байрон, непонятно о ком.

– Халявщица. Вкалывать вон иди. Лишних зубов много осталось – сейчас пересчитаем.

– Ты, что ли, считать будешь? – спросил Сидельников.

– Ну и сука! – повторил Байрон и невзначай шлёпнул вахтёра по лицу. Тот не обратил внимания.

– У меня с такими шлюхами делов на два счёта. Раз – и на матрас!

– Гляди-ка, дрессированный баран – до двух считать умеет, – проговорил Сидельников, задыхаясь от внезапной злости.