Олег Зайончковский - Тимошина проза (сборник)

По выходе из столичного аэропорта Тимоша и Селиверстов взяли такси на двоих. Это было естественно, так как оба, как выяснилось, жили в одном административном округе. Тимоша не удивился, узнав о таком обстоятельстве. Организаторы псевдокомандировки, должно быть, его учитывали. Сам же его соглядатай теперь не казался Тимоше таким уж невыносимым. Конечно, у Селиверстова были дурные манеры, но зато что-то в нем сохранялось забавное, человеческое. Видимо, в иерархии тайного своего сообщества он стоял на низшей ступени.

Прощание получилось почти сердечным.

– Ну, бывай, – сказал маркетолог. – Спасибо, что не кидал в меня ночью ботинком.

– Пустяки, – ответил Тимоша. – Зато ты прикрыл меня на совещании.

Селиверстов хлопнул его по плечу; Тимоша ответил тем же. Им овладело чувство, прежде уже испытанное в туалете бурымского бизнес-центра, – чувство удачливого игрока, избежавшего всех ловушек. Только вчера оно было не окончательным, промежуточным, а сегодня Тимоша праздновал.

Подъездная дверь узнала магнитный ключик; лифт не застрял, доехал благополучно. В прихожей у стенки в ряд выстроились три пары тапок, самая крупная из которых ждала Тимошу. Квартира выглядела такой, какой сохранилась в памяти. Предметы располагались там же, где были раньше, двое суток тому назад. И всё же, как будто желая удостовериться окончательно, Тимоша прошел на кухню и отворил холодильник. Там в знакомой стеклянной кастрюльке он нашел нажаренные впрок котлеты. Голой рукой Тимоша выудил из кастрюльки одну котлету и, как была, холодную, съел ее, не сходя с места. С этой минуты сомнений не оставалось: Тимоша вернулся к себе домой. Котлеты были, бесспорно, мамины; подделку он распознал бы.

Вечером пришли с работы Тимошины папа с мамой. Трудились они в государственном учреждении и потому нечасто задерживались на службе. Вместе они уходили утром, вместе вечером возвращались. В их отношениях не было ни расставаний, ни встреч. Только с Тимошей им иногда доводилось испытывать вкус разлуки. Увидев в передней ботинки сына и не увидев тапок, папа с мамой почувствовали облегчение. Однако Тимоша не вышел к ним поздороваться, и дверь в его комнату оказалась закрытой. Папа с мамой встревожились. Дверь, конечно, не запиралась, но никакой запор их бы не остановил теперь. Сдерживая дыхание, родители проникли в комнату. Тимоша в своей постели мирно и крепко спал. Мама понюхала воздух над головою сына, потрогала его лоб. Ни алкогольного перегара, ни повышенной температуры проверка не показала.

– С ним всё в порядке, – прошептала мама.

– Вечно ты паникуешь, – отозвался папа.

Но она уже успокоилась. Больше ничто не тревожило папу с мамой.

Тимоша проспал более полусуток. Утром он не услышал даже, как за родителями, с которыми он так и не поздоровался, лязгнул дверной замок. А разбудило его изнутри здоровое чувство голода. Наверное, это и называется богатырским сном, потому что, восстав с постели, он ощутил необыкновенную бодрость духа и мышц. Сегодня Тимоша не стал есть резиновую овсянку. Вместо этого он из трех яиц пожарил себе яичницу. Все яйца он расколол, не повредив желтков, так что в итоге вышла истинная глазунья. День начинался успешно. Народившееся еще вчера чувство довольства собой блуждало по-прежнему в подсознании – Тимоша отнюдь его не заспал. Теперь у него, укрепленного и физически, и морально, расширился горизонт возможностей. Обострились слух и зрение. Видимое бытие обрело глубину и четкость, а слышимое разделилось на множество внятных звуков. Весь окружающий мир сделался чем-то похож на кинотеатр три-дэ. Но Тимоша уже не боялся смурфиков. Предупрежденный, вооруженный, он хотел контролировать ход игры.

Зато какие подробности стали доступны его восприятию! По пути на работу он различал в шуме города даже мельчайшие шорохи, шепоты и мокрые шлепки подошв. Словно вооружась волшебным невидимым стетоскопом, слушал Тимоша Москву, все ее тоны и сокращения. А Москва, несмотря на мороз, оголенная до асфальта, выделяла испарину и многообразно бредила. В Проектной организации мало что изменилось за время Тимошиного отсутствия, впрочем, как и с его появлением. К счастью, никто не заметил того, как изменился он сам. Коллеги приветствовали его будничными кивками, он отвечал им тем же. Ближе к обеду начальник вызвал его «на ковер». Вот по такому случаю секретарша Маечка вгляделась в Тимошу попристальнее.

– Ты посвежел, – сказала она. – Но не радуйся, сейчас завянешь.