Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

— Слышал, Мухаммед, чего сын мельника Хабиба пишет? Но сначала скажи-ка, какая столица-то у немцев этих?

— Берлин.

— Так вот, стало быть, пишет он, что не вернется до тех пор, пока не перемелет наше зерно на мельнице того города. А Хабиб отписал ему, мол, не стоит, сынок, зерно наше поганить.

— Послушай, Машараф, для чего тебе эти носки?

— Вижу каждый день твоего барашка, вспоминаю Рашида… Иногда ты и его приводил с собой.

— Да, он любил побороться, и ребята его побаивались.

— Носки я вяжу Рашиду. Зима на носу. Те края холодные, пошлешь Рашиду.

Мухаммед-киши сунул ложку в карман и поднялся.

— Брось болтать, старая. Война не бывает больше трех-четырех месяцев. Не сегодня завтра дети наши вернутся, а ты про зиму какую-то толкуешь, носки вяжешь… Война должна скоро кончиться. Что ж, по-твоему, зря я готовлю барана?

— Да услышит аллах слова твои.

Близилась осень. Ночи становились все чернее. Куда ушла луна, куда пропали звезды? Что с того, что война? Разве должны были ночи превратиться в кромешную тьму? В такие ночи Мухаммед-киши верхом объезжал улицы, ездил по опустевшим полям. Однажды, завидев свет в окне у старухи Машараф, он остановил лошадь и постучал кнутом в окно.

— Машараф, эй, Машараф!

В окне показалась старуха.

— Чего тебе? С фронта, что ли, кто вернулся?

— Занавесь окно, чтоб света с улицы не видно было.

— Чего это вдруг? Что случилось, Мухаммед?

— А что как аэроплан ихний пролетит?

— Сдурел ты, что ль? Чего он тут потерял?

— Сказано тебе, занавесь.

Старуха наглухо закрыла окно, опустила занавеску, прибавила огонь в лампе и, придвинувшись к нему, принялась вязать. Мухаммед-киши выбрался за деревню и ехал полем. Вдруг он услышал далекий гул, доносившийся сверху, из черного неба, где на большой высоте шли самолеты. Едва заслышав этот звук, Мухаммед-киши бросил папиросу, тщательно загасил ее. Держа лошадь за узду, он долго глядел в небо, прислушиваясь к гулу, который постепенно удалялся и затихал.

— Это были наши, — сказал он вслух. Потом посмотрел в сторону деревни. Света нигде не было. Намотав уздечку на руку, он прилег под стогом. — Вздремну-ка я чуток, Гашга, потом съездим, поглядим на виноградники….

Ему снился сон. Все вокруг вдруг озарилось ярким светом. Стали видны какие-то края, места, похожие на эти, какие-то горы, сопки. Рашид поднялся из окопа во весь рост и пошел вперед. И вдруг остался один. А перед ним остановился худой, рыжий, очкастый фашист с закатанными рукавами. Фашист поднял автомат. Выпустил всю обойму Рашиду в грудь. Пули, словно жареные зерна, ударившись об него, посыпались на землю. На сей раз автомат поднял Рашид. Его пули, так же ударившись о фашиста, посыпались на землю. Тогда оба они отшвырнули автоматы. Фашист сказал:

— Давай бороться.

Рашид согласился.

— Дай только и я засучу рукава.

Фашист уперся руками в бока. Рашид проворно закатал рукава гимнастерки. Они яростно схватились. Боролись долго. Фашист не хотел давать Рашиду отдышаться, был худой, но выносливый. Лошадь пощипывала траву, а уздечка по-прежнему была на руке Мухаммед-киши. Он бормотал во сне:

— Дай подножку, подножку дай. Он гнилой внутри.

Те схватились снова. Вдруг откуда ни возьмись появился баран с колокольчиком на шее. Нацелившись рогами, он хотел боднуть фашиста, тот живо отскочил и, выскользнув из рук Рашида, убежал… Баран прогнал его. Рашид, подняв руки к небу, рассмеялся… Мухаммед-киши проснулся. Стало холодно. Он встал на ноги и увидел, что лошадь неспокойна, бьет копытами, навострила уши.

— Никак волка почуяла, Гашга.

Взяв двустволку, он пальнул разок в воздух, потом сел на лошадь и поехал. Стало светать. Из-за горы вставала луна. Быть может, после сна Мухаммеда-киши она хотела вернуться в эти края… Среди виноградников, рядом с навесом, горел костер. У костра, протянув руки к огню, сидел мужчина. Отблески пламени бегали по его лицу и одежде. На столбе, подпиравшем навес, висели ружье, переметная сумка, рядом со столбом в землю был наполовину закопан большой глиняный кувшин. Мухаммед-киши привязал лошадь к столбу.

— Адыгезал, это что еще за костер?

— Продрог я совсем, Мухаммед.

— А ну, погаси сейчас же.

— Почему?

— Немецкий аэроплан увидит, бомбу сбросит.

— Делать немцу нечего, как искать больного Адыгезала.

— Не варит, я смотрю, у тебя башка-то. Ты мозгами пораскинь маленько: чего ради врагу переть-то оттуда? А за нефтью бакинской, за солью нахичеванской? И выпить они ой не дураки. Вот и тянутся к соку нашего винограда — а то, как же ты думал?