Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Кузнец хотел еще что-то сказать, но сил не хватило…

Председатель смотрел на его напряженное, потемневшее лицо, на блестящий от испарины лоб и молча хмурил брови. Бросил на землю папиросу, сердито растоптал ее каблуком… Потом закурил новую и, не сказав больше ни слова, пошел к двери…

Старик молчал. Хотелось закрыть глаза, хоть на миг забыть обо всем…

— Дядя Исфендияр! — послышался в комнате взволнованный мужской голос. — Как же это так? — Голос у Махара был негромкий, чуть-чуть дрожащий, как и у его сестер. — Председатель фельдшера в сарай запер! Говорит, будто он тебе вредный укол нарочно сделал! Как же так, дядя Исфендияр?!

Старик молчал. Ни отвечать, ни возмущаться не было сил… Он лежал, закрыв глаза, и с тоской думал о том, что зря он все это говорил, напрасно пытался убедить Гурбана.

Врач, вызванный из района, приехал завтра под вечер. Больного дома не оказалось — дядя Исфендияр обычным своим тяжеловатым шагом подходил в это время к правлению.

У стены, дымя чубуками, сидели рядком старики. Кузнец поклонился, приветствуя сверстников. Сегодня они были у него дома: слух о том, что Исфендияру опять стало плохо и его уложили в постель, быстро распространился по деревне. Гости перебивали друг друга, шумели, сердились и всеми силами старались успокоить Исфендияра и доказать ему, что Селим сказал правду. Сейчас стариков словно подменили: завидев Исфендияра, они лишь кивками ответили на приветствие и проводили его неодобрительными взглядами. Нетрудно было понять, что появление Исфендияра прервало оживленный разговор. Говорили, конечно, о фельдшере, о его, Исфендияра, невестках, о чести солдатских семей и о том, что не зря, видно, Гурбан посадил Хромого в подвал. Возможно, нашлись и такие, которые открыто осудили бы его дружбу с Хаджи… Иначе почему бы им молчать — совсем это сейчас не пристало, следовало бы выразить радость: как-никак вчера два раза падал замертво, а вот — на ногах!

Из коридора слышался монотонный женский голос. Сводку читала не Беневша — ее, видимо, отпустили сегодня, брат приехал. Заходить Исфендияр не стал, он миновал правление и напрямик зашагал на пригорок, к «арестантскому сараю», как называли в деревне полуразвалившуюся ветхую халупу, темнеющую невдалеке у дороги.

«Арестантский сарай» давно уже пустовал. И все гордились этим: и сельчане, и сам Гурбан, а больше всех старый кузнец. Каждый раз, завидев издали эту никому теперь не нужную постройку, Исфендияр мысленно хвалил председателя. Перед сараем Исфендияр остановился, оглядел дверь. Она была заперта. Гурбан только прикрыл ее, продев в петлю щепку. Впрочем, это было понятно — замок оказался бы ни к чему. Со вчерашнего вечера, с той самой минуты, когда Махар рассказал ему, что председатель посадил Хаджи в сарай, каждого, кто появлялся в комнате, Исфендияр просил об одном — отпереть сарай и выпустить парня на волю. Но никто не соглашался это сделать. Как можно выпустить фельдшера, если сам Гурбан запер его в сарае?!

Старик вытащил щепку, швырнул ее на землю и в сердцах толкнул дверь ногой…

Внутри было темно и тихо. Пахло прелой соломой.

— Хаджи!.. Где ты, сынок?

Никто не ответил.

Вытянув перед собой руки, Исфендияр сделал несколько шагов.

— Ты что, заснул?

Хаджи не спал. Он смотрел на темнеющий в проеме двери знакомый силуэт и изо всех сил стискивал зубы, стараясь сдержать подступившие слезы.

Но это ему не удалось. Хаджи шагнул навстречу Исфендияру, припал к его плечу и заплакал.

— Как же так, дядя Исфендияр, — говорил он, всхлипывая, как ребенок. — Как я теперь жить буду, людям в глаза глядеть?! Сам Гурбан в сарай посадил! Справедливый, неподкупный!.. За что он меня опозорил?!

— Хватит! — строго сказал старик и взял фельдшера за руку. — Не о чем тут долго толковать! И слезы лить не с чего!

— Как же так не с чего, дядя Исфендияр? Ведь пятнадцать лет работал! Ревматизм нажил в болоте, ноги сгубил! Оглох совсем, слышу хуже тебя, старика! И все… все прахом пошло!..

Перед правлением уже собралась толпа: старики, женщины, ребятишки… Все не отрывая глаз смотрели на двоих людей, стоявших возле «арестантского сарая»…

Жмурясь от яркого света, фельдшер достал платок и трясущимися руками стал вытирать глаза.

— Смотри, дядя Исфендияр! Смотри, как глядят! — И, не сдержавшись, Хаджи снова всхлипнул.

— Может, хватит? — Старик укоризненно покачал головой и взял фельдшера под руку.

— Смешно ведь: не доктор больного ведет, а больной — доктора!