Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Вместе с детьми ушла и жена. Когда он отыскал их, обнаружил, что семейство его заметно увеличилось, у него уже была целая стайка внуков. Он так обрадовался при виде внуков, что обнял одного, осыпая поцелуями, столь крепко прижал его к груди, что чуть не задушил. Жена, сын и дочь сообща изгнали его с горы, возведенной им самим, из-под дерева, взращенного его руками.

Так стал он возвращать обратно вышедший из души его мир, но мир еще более отдалился от него: дробились камни, вырванные из земли, вырубались и сгорали деревья, срывались цветы, стали добычей птицы, олени, седлались лошади…. Теперь обратный путь внуков к нему пролегал через сына и дочку, а пути тех — через жену его. И чем взрослее станут внуки, тем более извилистым станет, а потом и исчезнет их путь, тем дальше станут от него создания его.

Он терял мир, вышедший из него, мир, созданный его собственными руками. Кто смог бы повернуть этот мир обратно? Пусть даже оставшиеся в живых найдут обратный путь во чрево матери, а из материнского чрева — в чресла отца, но кто же создаст, чтобы вернуть создателю умершего ребенка, подбитую птицу, срубленное дерево?..

Одно создание становилось врагом другого — лошадь поедала траву, волк — лошадь, а черви — волка. Создания разрушали дом создателя — камень проламывал человеку голову, вода топила человека, змея жалила человека, медведь задирал человека. Кто сможет положить конец этой вражде, сблизит создание с создателем, кто сможет растворить их в едином тигле и превратить в некую сущность, лишенную имени, цвета, вкуса?..

Поняв, что мир вышел из повиновения ему, он стал ослушником и считал теперь, что каждым проложенным им к добру путем мир шел к злу, разочаровался в мире и ушел туда, где ближе всего небеса, — в горы. В горах научился он глядеть на мир со стороны, ибо со стороны мир казался лучше, издали легко было говорить с миром, любить его. Стоило подойти ближе, и скала, и дерево, и река оборачивались к нему злыми лицами, сопротивлялись ему, лишь издали и скалы, и деревья, и реки становились ему родными, как каждая извилина души его. Вблизи и люди были разными внешне и делами своими, издалека же не различались они ростом и делами, издали не каждого в отдельности видел он, а всех вместе.

Ровно сорок лет не сходил он с гор в долину. В горах начал он понимать, что в нем переплелись два существа, он обрел дух свой, задвинутый в угол его хижины, распахнул дверь духу. Научил свой дух, оседлав плоть, странствовать по миру, плоть свою — носить дух. Когда же истекли сорок лет, он сошел с горы — ушедший один, спустился сам-два. Потомки его размножились, стали большим народом. Узнав его, окружили вновь обретенного патриарха своего. Стали звать его отцом — целовать руку, поднося ее к глазам, приглашали тамадой на застолья, просили наставлений.

И с этих пор дни его стали протекать среди потомков его, а ночи — в горах. Ночью мир с луной и звездами казался ему более цельным, виделся ясней. С гор видел он и другие края, и народы, скопища тысяч людей и жизней, когда же он спускался с вершины, другие народы и края оставались по ту сторону гор, на другом берегу моря. Ночами он разговаривал с собой, днями — с другими. Ночью он ощущал себя хозяином мира, днем же — отцом большого народа. Увиденное ночами он днем рассказывал своим потомкам, выдавая это за сказки, услышанные от другого.

Как-то ночью, объезжая верхом мир, увидел он, как к земле устремился огромный смерч, бескрайняя черная туча, несущая с собой невиданный ураган. И не было на земле ни одного края, дома, человека, который в это время бодрствовал. Весь мир был погружен в сон. Он соскочил с коня и к рассвету оказался в родном краю, намереваясь разбудить спящих, спасти их от этого смерча. Он вырвал своих потомков из сладкого сна, рассказал о надвигающейся беде, научил их, как двигаться по водной глади.

Низвергнувшийся ливень заполнил все впадины, укрывая весь срам земной, утопив деревья и горы. Множество рыб задохнулось в этих потоках воды, вспыли на поверхность. Не осталось на земле и в небесах, кроме воды, места, где можно было бы найти убежище, упасть, ухватиться за что-то. Вглядываясь вдаль, в поисках суши, он не спеша двигался по воде, ибо некуда уже было ему спешить. И род его, ступив на проложенную патриархом тропинку на глади вод, подобно длинной веревке тянулся следом. Вспомнил он тогда, что не послал вести в другие края, что, занятый спасением своего народа, отдал остальных во власть несчастья — и, вспомнив об этом, стал бить себя по голове, ревя как раненый лев, и сердце его, изойдя трещинами, облилось кровью. И не устояла тогда нога его на водной глади, споткнулся, и в тот же миг вода потянула его на дно. Громадная рыба, издали почуяв запах крови, подплыла к нему и втянула его во чрево свое с целым озером воды. Чрево рыбы напоминало бескрайнее болото.