Олег Нестеров - Небесный Стокгольм

– А отец? – спросил Петя.

– От него вся музыка моя и пошла. Дирижером был в духовом оркестре. Брал меня на все репетиции, один раз меня там забыл, я в тубе заснул. В конце 41-го его на фронт провожали, помню, на Каланчевке подбрасывал меня, шестилетнего. Сам в коричневой гимнастерке с двумя шпалами. Год еще письма шли, потом все. Пропал без вести. Осталась от него куча нот, весь диван был забит, в войну все пожгли. Пластинка у него еще была любимая. Трио из театра «Ромэн»: Ром Лебедев, Поляков и Мелешко, играли «Цыганскую венгерку». Заслушал я ее до дыр. Потом, как на гитаре начал, все перенял у них на слух и повторял, как они играли. Все три их гитары в одну вложил.

Он вышел из кухни и неожиданно принес гитару, на этот раз никакую не электрическую, а простую, шестиструнку.

Играл он здорово, колено шло за коленом, будто дерево ветвилось и ввысь росло. Когда закончил, на кухне собрались уже все, слушали замерев. Даже Вася не плакала.

– Двадцать пять колен, все фирменные, цыганские. – Мухин отложил гитару. – Ну что, голодом нас решили уморить?

Сели за стол, он действительно оказался, как сказал Мухин, а-ля рюс, никакой иноземщины, все из деревни, с земли.

Лихорадочно зазвонил звонок, компания оживилась, было уже ясно, что примерно их всех ждет. Но их ждало очередное потрясение.

Белка была с негром. Настоящим. Высоким детиной, стройным, по-негритянским меркам, вероятно, очень красивым. Черным, аж с синевой.

– Знакомьтесь, это Паскаль. – В Белке погибала примадонна. Ей бы всю жизнь на сцене свои фокусы показывать и триумфом наслаждаться.

Все заулыбались, загалдели, как грачи, негров у нас ведь очень любят, как родных. Мухин только был спокоен, видно, Африка даром не прошла. А на лице Антона застыло выражение глупого ужаса, как будто из его стиральной машины «ЗВИ» выползла змея. Себя в этот момент он явно не контролировал.

Паскаль улыбался, был галантен, немного говорил по-русски и никого тут есть не собирался. Вполне интеллигентным мужчиной оказался этот Паскаль.

Девушки за ним стали ухаживать, коверкая русский, старались объяснить названия блюд. Всех поразил Мухин, он вдруг перешел на французский, и они завели неспешную беседу, слегка притормаживающую, но вполне светскую.

Стечение обстоятельств – африканский гость очутился за столом между Антоном и Белкой, и Петя мог себе представить, что за скрытый поединок тут разыгрывается.

Наконец Паскаля накормили и даже напоили, с русского морозца это было сделать легко.

– Он аспирант ВГИКа, изучает режиссуру. Я ему немного помогаю, – стала рассказывать про своего друга Белка.

– Никогда не видел африканского кино. – Голос у Антона звучал фальшиво, немного по-петушиному. – Они, наверное, и классику будут экранизировать в свое время, как снимать научатся? Ну с «Отелло», предположим, все понятно. Но как они с «Гамлетом» поступят? Или с «Анной Карениной»? Она кинется под слона?

– Мне кажется, ножку пора вынимать, – строго сказала Вера. – Пересушим.

Антон пошел на кухню.

– Знаете, какое любимое развлечение у меня с ним? – Белка торжественно обвела всех взглядом.

Настя покраснела.

Паскаль улыбался и смотрел на Белку. Русский он, видимо, не очень еще понимал. В своем белом свитере с горлом он был хорош. Эдакий Снежок.

– Езжу с ним в обнимку в метро. Иногда сядем и пару кругов по кольцу навернем. Вот как Москву изучать надо! Я иногда, когда из вагона выходим, раскланиваюсь и его заставляю. Он, правда, ничего не понимает. Думает, этикет такой. Я боюсь, чтобы он как-нибудь в одиночку кланяться не начал.

– Хорош… Экземпляр, – одобрила Вера.

– До конца сие мне не известно, – честно призналась Белка. Антона не было, поэтому можно было смело раскрывать карты. – Он, когда в определенный момент хвост свой распушил, тут же получил от меня все инструкции, что можно, а что нельзя.

Паскаль сидел, продолжая улыбаться во все свои африканские белоснежные зубы. Ему было что рассказать на родине о таинственном Севере и загадочной русской душе.

Антон заковырялся, ножка не очень там у него разделывалась, он крикнул Веру. Та передала Васю Белке и ушла. Белка недолго думая бережно вложила младенца в руки Паскаля. Они прекрасно смотрелись, он строил ей свои африканские рожицы, она гукала от счастья: негров в своей жизни она еще не видела.

Все затаились, ждали Антона. Он внес барана.

Николай Васильевич наверняка что-то исправил бы в своей знаменитой финальной сцене, окажись он тут. Может, ввел бы в действие барана. Или негра.