Олег Нестеров - Небесный Стокгольм

– А как же они едут?

– А они не едут. Едут фальшивые цыгане.

– Вот дурдом! – Белка покачала головой. – Даже цыгане у нас фальшивые.

– Ну и что? Нашли красивую девку с цыганскими корнями, полгода учили петь-танцевать, хотя языка она вообще не понимает, я проверял. Цыгане ей темную как-нибудь сделают. Со скрипачом еще проще было, взяли шустрого еврея и переодели под цыгана. Только с гитаристами труба.

– Так ты же…

– Обо мне и не вспомнил никто. Взяли троих, по блату – все неиграющие, в смысле цыганской музыки… В последний момент меня подключили, приходится их потихоньку обучать. Платить будут сто пятьдесят франков в день. Два концерта в неделю. Правда, мне придется еще в массовке поучаствовать, побыть стрельцом и декабристом. Ну и рабочим-подпольщиком. – Мухин, вздохнув, отодвинул тарелку. – И автоматчиком.

– Цыган-автоматчик, – улыбнулся Кира. – Красиво.

– А мне больше нравится цыган-декабрист, – прикинул Антон.

– Отстаньте от меня, я только что из Кремля. В банкетном зале играл.

– Оно и видно.

– Да там не кормили никого. Столики убрали, в первых рядах все Политбюро сидело.

– И Брежнев сидел?

– А куда он денется. Потом они уже на банкет пошли. Кобзона встретил. Кто-то у него спрашивает: «Ну и как тебе Мухин-цыган?» – «Юраша, – говорит, – это смесь интеллигента и хулигана».

– Смесь декабриста и подпольщика.

– Ну, ладно. – Мухин встал и принес на кухню гитару. – Видел я, Веруня, тебя в деле. Давай спой на прощание.

Вера затянула красивую украинскую песню о том, как горела сосна, а дивчина стояла. Мухин быстро ее подхватил. Белка выключила свет и зажгла декоративную свечку в виде грибка.

Песня кончилась, все молчали. Внезапно стало ясно, что вся их прежняя жизнь уходит в прошлое. И грустно было, и тревожно, и совсем-совсем непонятно, что их там ждет впереди. Ясно было одно – их таких больше не будет. И пирожковой не будет, и рассказов Мухина, и бесед с Кирой, и Белкиных новостей, и посиделок у Антона с Верой… Все исчезнет и начнется что-то другое.

– Ладно. Пошел я, жена заждалась. – Мухин встал.

Его проводили.

Свет не зажигали, потихоньку убрали со стола, Вера налила всем чай. Все стихло – и за окнами, и в доме.

– Будем детям рассказывать, как когда-то их родители встретились в Новый год. – Белка взъерошила Кире волосы. – Семь лет назад.

– Уж больно у вас перерыв был… Мы уж волноваться начали, – сказала Вера.

– Я тогда на него обиделась.

– А я за нее испугался. Затащила к себе в комнату, вся из себя роковая женщина свободных взглядов. Курит, выпивает. – Кира улыбнулся. – А у самой на стенках гербарии висят и плюшевый заяц на полке. Вот и пришлось ей кое-что сказать.

– Я его обнять хочу, а он мне зайца в руки сует. Говорит, что я еще маленькая, глупая и жизни не знаю. Что алкоголь – это зло.

– Про это я пошутил, – уточнил Кира. – А она в образе. Ух! Разозлилась.

– Сказал мне, что я очень хорошая, но он будет за мной следить, чтобы я дел в своей жизни не наделала. А мне уже братца в этом плане во как достаточно. – Она провела рукой по шее.

– В общем, треснула она меня этим зайцем. А он тяжелый, опилками набит.

– Наверное, вы детям помимо этого рассказа должны и зайца показывать, – предложил Петя.

Белка покраснела. Кира ее обнял.

– Она его выкинула из окна в ту же ночь.

Появился Эдик и положил на стол рулон розоватой бумаги.

– Ты чего? – не понял Антон.

– А это что?

– Сам подумай. Ты откуда пришел?

Эдик повертел рулон в руках.

– Чудеса. Газет, что ли, мало?

– Привез из-за границы как сувенир. А тут уезжать, думаю, чего жалеть-то. Вот, у толчка и повесил. Пользуйтесь!

Антон развернул рулон, как продавец тканей.

– Мягкая. Скоро вся страна цивилизованно будет подтираться. С этого года у нас тоже ее начнут производить, под Ленинградом специальный комбинат строят. Оборудование в Англии закупили. На золото.

– Чудеса, – не мог успокоиться Эдик. – Зачем она нужна? За золото…

Вызвали такси Кире с Белкой. Долго ждали. Эдик пошел спать: он жил еще по Новосибирску. Сидели на кухне впятером и почему-то опять молчали.

Были, видимо, уже далеко – кто где.

Уходил он последним. Вышел, вызвал лифт.

– Ну вот, чуть не забыл. – Вера вынесла ему две трехлитровые банки в авоськах, с компотом и огурцами.

Стояла и смотрела на него.

– Знаешь, когда вы меня положили в ту новогоднюю ночь в чулане под железнодорожной картой, я ведь не спала, все ваши подвиги слышала. Лежала и думала.