Олег Нестеров - Небесный Стокгольм

– Да ладно вам. Сцепились опять, как дети, – поморщилась Вера. Ей, видимо, было мало обсуждения своего триумфа. – Мухин, что сидишь, наливай всем.

Ресторан пустел. Бутылка тоже. Заказов не принимали.

– Там наверху – реалисты. Власть они никогда не отдадут. – Вере опять приходилось им, как школьникам, всё объяснять. – Что вы думаете, они из другого теста сделаны и глупее нас? Что они, сами не видят, что пора всю эту марксистскую коросту сбрасывать и экономическую модель менять? У них почти десять лет назад уже концепция была готова: сначала авторитетом Ленина ударить по Сталину, а потом Плеханова вспомнить и уже социал-демократией бить по Ленину-догматику. Хай живе либерализм и нравственный социализм.

– Брежнев с Сусловым за либерализм и нравственный социализм? А ты ничего, случайно, про Прагу не слышала? – нахмурилась Белка.

– Эти чокнутые. Я про других. Чуть пониже, но у которых власти тоже немерено. А когда власти немерено, хочется на одном языке с другими сильными мира сего разговаривать.

– Номенклатура хочет интегрироваться в мировую систему? – удивился Кира. – Хотя почему бы и нет. Договорятся. – Он посмотрел на Антона. – Но только пока эти красавцы наверху, ничего им не светит.

– Не понял, – запутался Петя. – Уточни с красавцами.

– Пока брежневская команда наверху, ничего не произойдет. У них кружок по интересам: дайте стране – то бишь им – спокойно жить. Знаете, есть такой термин – «возраст дожития»?

– У пенсионеров? Это пока они живы и им пенсию надо платить?

– Ну да. У нас теперь у страны у всей возраст дожития. Пока эта компания жива, будем сидеть и тихо ждать. А куда деваться? Революциями наелись. Зато будет время подумать. Представьте себе, у двухсот пятидесяти миллионов вдруг появилось время подумать! Не спешить никуда, ни за что не тревожиться. Не расстреливают, в тюрьму не сажают. Мир. С голоду умереть и то не дают. Ну да, должен трудиться на благо, не тунеядствовать, но посильно. Тишь да гладь. Забирайся внутрь себя и самосовершенствуйся. Замедляйся. Понимай суть вещей. Монастырь на двести пятьдесят миллионов послушников. Красота! Ни в одной стране мира такого не было. Опять мы впереди. Мои поздравления!

Среди ночи позвонил Антон.

– Что случилось? – испугался Петя.

– Да ничего, так… Ты знаешь, что в XIX веке в России омуль спорил с говядиной?

– Какой омуль?

– Спорил по потреблению на душу населения.

– А-а-а… понятно.

– Да чего тебе понятно. Сижу тут на кухне, транзистор слушаю. – Антон вздохнул. – Конец Байкалу.

Филиппыч долго молчал.

– Как ты думаешь, что у меня тут? – Он постучал себя по виску.

– Ум.

– А что на уме?

– Не знаю.

– Почему я тут?

Петя задумался.

– На кого я работаю? Ну, что молчишь?

– Можно выйти, табличку на входе почитать.

– Иди почитай.

Петя поднялся.

– Есть власть, есть государство, есть страна. Разницу понимаешь?

– Да.

– Приоритет?

– Наверное.

– Когда я с автоматом в тыл к немцам лазил, я что защищал?

– Страну.

– Правильно. Сталин это понял к исходу второго года, когда почти обосрались. Для меня ничего не изменилось. Тебе что, непонятно?

– Я уже сказал.

– Ладно. Зайду с другого края. Садись. Я, Петя, все твои мысли-раздумья читаю, как ни скрывай. Хороший ты парень… – Он вздохнул. – Но сколького же ты не знаешь… И в этом твое счастье.

– Я хочу узнавать.

– А представляешь, сколько мне известно? Легче мне от этого? Вот ты руководишь своей группой, группа входит в структуру информационно-аналитического отдела… И так далее. Ты знаешь, сколько у нас групп и сколько отделов. Каждый из вас видит только то, что ему положено. А где все это собирается?

– Ясно где.

– Даже если взять только один ваш участок – круг из двух тысяч светлых умов, – представляешь, сколько у меня агентов по каждому из этих людей работает? Как планеты вокруг солнца, чтобы со всех сторон наблюдать. Кто подальше, кто поближе. Кто устно, кто письменно. Кто просто по дружбе нам рассказывает. А с некоторыми из этих двух тысяч я и сам дружу. Разные у меня орбиты. Вернее, даже разные измерения. Каково, как ты думаешь, мне по всем этим измерениям мотаться? Я всё про всех знаю. Прошлое, настоящее, даже будущее читаю. Легко мне с этим живется? Я запускаю процессы. Я их контролирую. То, что знаю я, не знает больше никто.

– А Андропов?

Филиппыч улыбнулся и покачал головой:

– Стою, как на высокой горе. А там, наверху, сам принимаешь решения. Нет там ни Андропова, ни Брежнева. Отвечаешь только перед самим собой. Чаю хочешь?